Ядовитая вода
Шрифт:
Пощечина прозвучала в салоне неожиданно звонко.
Маршрутка резко остановилась.
– Да пошла ты! – рявкнул Торопов, выскакивая на улицу.
С визгом шин маршрутка умчалась по Московской улице вперед.
Зайдя в арку купеческого дома, Роман вылил водку, а в освободившуюся тару налил лимонад.
Через пять минут быстрой ходьбы он зашел в арку и, поправив под курткой автомат, уселся на скамейку.
Повозившись в карманах куртки, Роман достал из одного два пластмассовых стаканчика, а из другого – бутылку с темной жидкостью, на которой была наклеена водочная этикетка.
«Явный
– Что, и вмазать можно? – удивился Мельник, плотоядно облизываясь и потирая громадные ладони.
– Это маскировка, – ответил Роман, открывая литровую бутылку.
– А пахнет, как водка! – шумно втянув носом воздух, мечтательно сказал Мельник.
– Здесь темно, но, я думаю, к нам принюхиваться не будут. А на резонный вопрос, который вправе задать любой прохожий или житель этого гадюшника: что делают два здоровых мужика ночью во дворе, сразу виден логичный ответ. Так что, в крайнем случае, можно и ответить соответственно. – Роман поднял стакан и залпом выпил, а чтобы показать стороннему наблюдателю, если таковой имелся, насколько это крепкая штука, понюхал кулак.
Мельник тут же последовал его примеру, после чего они, закурив, ударились в воспоминания об Афганистане.
– Самое интересное, – задумчиво проговорил Мельник, откидываясь на спинку скамьи и вытягивая вперед свои длинные ноги, – в Афгане столько было всяких гадостей, мерзости, зла, крови, смертей, а как вспомнишь, так на ум идет только хорошее.
– Это всегда так. Плохие эпизоды забываются, а хорошие остаются. Наверное, это свойство памяти человека: забывать все плохое, – заметил Роман, внимательно всматриваясь в темное пространство, находящееся за освещенным прожекторами кругом.
– Я давно тебя хотел спросить, да все недосуг было: куда ты исчез после того последнего боя под Гератом? – задал Мельник вопрос, которого Роман боялся и не знал, что на него ответить.
Можно ли отвечать правду, он не знал, а врать не хотелось. Поэтому он многозначительно сказал:
– Ушел на задание, а потом срочно перебросили в Союз, а как вас найти – не знал. Особый отдел забрал все бумаги на Большой земле, а потом все как-то недосуг было.
– Сколько ты был на задании? – спросил Вячеслав, глубоко затягиваясь и почему-то отворачиваясь от своего товарища, стараясь не показать старую обиду, которая явственно читалась на лице.
– Недели две, – ответил Роман, недоумевая, почему Мельник задал такой вопрос.
– А потом, ты говоришь, дембель? – продолжал допытываться Вячеслав и, когда Роман в знак согласия кивнул, злым шепотом продолжил:
– В том бою ты, как черт из табакерки, выскочил из хауза и, не скрою, спас всех! В лагере у нас тогда случилось много страшного и еще больше непонятного! Ты, как командир, до меня никогда не доходил! За спины парней ты в бою не прятался и свою пайку под одеялом ночью не ел! За это зуб даю! Но во всем остальном – полный мрак! То ты исчезаешь на ночь, а утром приходишь сытый и довольный. От тебя попахивает дорогим коньячком, то порохом и кровью воняешь, да и бабой тоже благоухал! Знаешь, как мы тебе все завидовали? – задал неожиданный вопрос Мельник.
– Ты
– Нас в особом отделе мытарили месяц, все пытались узнать, где ты есть. Если уж особый отдел не знает, где старшина находится, и настойчиво его ищет, значит, в этом что-то есть. Тебя не было ни в Афгане, ни дома. Потом рассовали нас всех по разным частям, а меня уже в Ташкенте, в госпитале, мурыжили каждый день. Долечился и сорвался в Питер! И сразу к тебе на Пролетарскую. Третий подъезд, второй этаж, квартира налево. Там еще на двери металлический цветочек прибит. Ты же на Пролетарской жил? Я запомнил адрес. Сунулся к соседям, а там говорят, что ты не появлялся уже месяца три. Твоя подружка, которая сверху живет, говорит, что от тебя ни слуху ни духу уже больше шести месяцев.
Нас особисты все пытали, где ты был, когда начался бой, что делал? Но там такой ад стоял, что никто ничего, кроме своего сектора, не видел, и общей картины боя так и не могли составить. Это мне по секрету сказал в самом конце допроса майор-особист! – с надрывом проговорил Мельник.
– Больше верь особистам и окончишь жизнь в лучшем случае в дисбате, – не преминул вставить реплику Роман, не понимая, куда клонит его соратник.
Мельник только досадливо махнул рукой, предлагая дослушать до конца и не перебивать. Это так было не похоже на всегда молчаливого Вячеслава, что Роман решил больше не встревать в разговор, а дать выговориться своему боевому товарищу.
– Сначала лепили тебе дезертирство, а потом все как-то сошло на нет, – зло сказал Мельник, прикуривая от своего окурка новую сигарету.
– Ты задал столько вопросов, что ответить на них сразу и быстро невозможно. Попытаюсь ответить хотя бы на один. В ту ночь я был с женщиной, – вспоминал Роман, закинув руки за голову. – Второй раз и последний, больше я ее никогда не видел, хотя очень хотел. Странная была эта женщина. Я таких никогда не встречал… – Он старался свести все к банальному любовному приключению.
– Ладно, давай смотреть в оба, а то что-то тишина мне не нравится, – закончил Мельник разговор об афганских событиях.
Этими словами он разом вернул Романа из прошлого. Роман, стараясь отвлечься от темных мыслей, стал смотреть в проход под арку, где ему почудилось какое-то движение.
Тень, размытая неверным светом уличного фонаря, снова мелькнула в проходе.
Во дворе воцарилась тишина. Замолкли телевизоры и радиоприемники в домах. Погас в окнах и в щелях дверей свет. Только слабый шелест шин на Московской улице да гул запоздавших троллейбусов нарушали тишину ночи.
– Ты давай наливай, – вдруг громко прогудел в несвойственной для него фамильярной манере Мельник и стал неловко нашаривать бутылку у Сергея под ногами, одновременно говоря злым шепотом:
– Приготовься. Я двоих засек. У них, по-моему, стволы есть: сильно оружейной смазкой пахнет!
Вячеслав, дрожащей рукой наливая стаканчик, не удержался и, увлекая за собой Сергея, повалился на землю. Громко выругался матом, а увидав наставленные на них стволы автоматов, не вставая, одним движением кисти метнул бутылку в лоб ближнему, худощавому, сивому парню, чубчик которого закрывал его правый глаз.