Ядовитое жало
Шрифт:
Теперь у Гильдебрандта не было сомнений. Бородач не исключал возможности нападения и заранее заготовил себе путь для отхода. Он предусмотрел даже то, что противник, возможно, попытается воспользоваться мостиком через ручей, чтобы зайти ему в тыл, когда он переправится через болото. «Да, надо признать, что Бородач снова перехитрил меня, - с тоской думал Гильдебрандт, - операция «Воздушный змей» не удалась… Я схватил только за хвост «змея», да и тот выскользнул из моих рук. Два тюка…»
— Подсчитали потери, — подошел Белинберг. — Шестнадцать убитых, двадцать пять раненых.
— Немцев?
— Четыре… Раненых —
Гауптштурмфюрер гневно взглянул на своего заместителя, но сдержался. Было бы глупо срывать злость на подчиненных. Не Белинберг был тому виной, что у «Воздушного змея» оказался такой колючий хвост.
А по ту сторону топи за густым ольшаником сидел на кочке командир отряда в кубанке и перехваченной ремнями трофейной кожаной куртке, почти до пояса мокрый, измазанный торфянистой жижей. Зажав в кулаке густую черную бороду, Василий Семенович мрачно поглядывал на усталых, облепленных грязью бойцов, проносивших мимо него по болотистой тропе раненых и убитых. Когда Бородач замечал безжизненно повисшую руку, то, словно очнувшись, вздрагивал и хрипло спрашивал: «Кто?»
Ему отвечали, называя имя погибшего бойца, и он кашлял, вертел головой.
Затем появились бойцы, несшие хорошо упакованные и обвязанные тюки.
Перед бородатым командиром отряда остановился капитан Серовол. Одной рукой он придерживал висевший на груди автомат, другой вытирал грязь и пот с лица. На лбу у него прилипло, словно углем нарисованное, колечко курчавого чуба.
— Ну, что скажешь, глаза и уши? — не подымая на него взгляда, спросил командир.
— Переправа закончена, Василий Семенович. Забрали всех раненых и убитых. Кроме Селиверстова. Он погиб в первую минуту, и подобрать не удалось. Из грузов — недостает двух тюков.
— Третий парашютист?
— Не нашли. Никто не видел даже.
Бородач сморщил лицо, точно собирался заплакать, завертел головой.
— Позор, капитан! Столько мужиков, отряд целый, а девчонку бросили на произвол судьбы… Где твой почтарь, тот, что к Камню ходил?
— Москалев… Неизвестно. Я полагаю, он наскочил на немцев и был убит. Только так можно объяснить те выстрелы, какие мы слышали еще минут за десять до нападения.
— Позор, позор… Головы нам с тобой надо поснимать, товарищ начальник разведки, за такую встречу.
Молодой командир стоял, сурово сжав губы.
— Ладно! — махнул рукой Бородач. — Об этом еще будет у нас разговор. А сейчас ответь мне только на один вопросик…
Он умолк, ожидая, пока два партизана, тащившие небольшой тюк, пройдут мимо - разговор, затеянный им с начальником разведки, не предназначался для других ушей. Но партизаны, поравнявшись с тем местом, где стояли командир отряда и начальник разведки, опустили тюк на кочку, чтобы передохнуть. Это были командир взвода Ковалишин и Юра Коломиец. На левой руке у Юры ниже локтя белела окровавленная повязка. Было заметно, что боец обессилел, и именно ради него взводный решил сделать эту остановку. Сам Ковалишин, несмотря на то, что так же, как и другие, был почти с ног до головы залеплен грязью, каким-то чудом сохранял подтянутый, бравый вид.
— Что, хлопцы, хорошо нагрели нам сегодня холку немцы и полицаи? — невесело улыбаясь, спросил капитан.
— Нагреть нагрели, а все-таки не мы, а они остались в дураках, — рассудительно ответил Ковалишин.
— Не говори гоп… — как бы про себя буркнул
— Селиверстов погиб… — тоскливо сказал Коломиец. — Даже не верится.
— Не верится! — согласился Ковалишин. — Хороший был боец, дисциплинированный. — Он взялся за ремни тюка, но, видимо, вспомнив что-то, обеспокоенно повернулся к начальнику разведки. — Товарищ капитан, что, неужели третьего парашютиста так и не нашли?
— Пока не нашли.
— Вот беда! Несчастье прямо… Давай, Художник! Терпи, сейчас тебя сменят, поскольку ты с одной рукой.
Бородач выждал, пока бойцы отойдут.
— Так вот, мой вопрос к тебе, капитан. Мне нужно знать точно: Гильдебрандт сам, своею башкой допер, что мы должны были этой ночью на болоте самолеты встречать, или у него есть свой человек в нашем отряде?
— Определенно не скажу. Сам ломаю голову.
— Это не ответ. Тем более для начальника разведки.
— Дней пять мне надо. При условии…
— Какое еще условие? — сердито спросил командир, подымаясь на ноги.
— Если вы сегодня же отдадите приказ о подготовке отряда к ночному нападению на какой-нибудь из ближайших немецких гарнизонов.
Бородач пытливо посмотрел на своего начальника разведки.
— Тебе нужна липа?
— Конечно. Для дезинформации. Проверим…
— Это можно. Хитростью хочешь взять… Думаешь, получится?
— Попробую.
Они медленно шли по вязкой тропе. Бородач вдруг остановился.
— Слушай, а не пошутил ли с нами этот твой почтарь? А что, время у него было… Взял да и подвел гауптштурмфюрера прямо к болоту. А?
— Нет, Василий Семенович, — после короткой паузы решительно заявил капитан. — На Москалева не похоже.
— Ты не спеши ручаться, ты подумай.
Капитан помрачнел, но ничего не сказал. Проводив командира отряда еще немного, он повернул назад и, хмурый, задумчивый, зашагал по тропе к болоту. Там, где кончались заросли ольхи, у выходившей из топи, замощенной хворостом тропы лежали за кочками, поросшими багульником, три партизана, славившиеся своей меткой стрельбой. Начальнику разведки отряда, капитану Сероволу было приказано с этой маленькой группой прикрывать отход колонны, если гитлеровцы и полицаи отважатся, используя партизанскую тропу, переправиться через болото.
4. В двух шагах…
Третьим парашютистом была посланная в отряд радистка, девятнадцатилетняя Ольга Шилина. Она первой оставила самолет. Мужчины - врач–хирург и оружейный техник - должны были прыгать следом, «впритирку», чтобы опуститься невдалеке от места приземления девушки и в случае необходимости оказать ей помощь.
Однако все обернулось поиному, одно звено неудачи цеплялось за другое. Очевидно, руководивший выброской бортмеханик не учел скорости ветра и дал девушке команду прыгать на несколько секунд раньше, чем следовало бы. Увидев, что ее сносит в сторону от сигнальных костров, Ольга решила маневрировать, но в спешке потянула не те стропы и вместо того, чтобы уменьшить снос, увеличила его. Во время приземления купол парашюта зацепился за верхушку дерева, девушка повисла над землей. Тут-то и началось самое страшное: по–своему истолковав намерение приблизившегося к ней партизана, Ольга выстрелила в своего спасителя, а затем, когда был перерезан последний строп, вывихнула при падении на землю правую ногу.