Ядовитый воздух свободы
Шрифт:
— Господи, детектив, вы и здесь умудрились вляпаться в историю, — встрял Фас. — Вы тут четвертый день, а у нас уже труп. В городе, где трупов в принципе не бывает. Сотрудника полиции! Вас как будто преследует смерть.
Ник посмотрел на Акселя, чтобы поймать его реакцию на такой некорректный выпад, но детектив сохранил спокойствие, только в глубине глаз появилось новое колючее выражение, которое расшифровать криминалист не смог.
— Всех нас кто-то преследует. Мертвые дети, мертвые жены, мертвые друзья и мертвые коллеги. И еще толпы мертвецов, которых мы каждый день видим. Вы разжирели в своем пропитанном бюрократией городе. Если
— Ему не все равно, — вмешался Ник. — Он к Маги относился как к дочери. Тебе не понять.
Аксель перевел взгляд на криминалиста.
— О, я понимаю. Отставим личные неурядицы. Либо вы помогаете расследованию, либо не мешаете. В любом случае это мое дело, и вмешательства я не потерплю.
— Ты здесь никто, — неожиданно ровным тоном сказал Фас. — У тебя командировка, которую согласовывал я. Я могу и отозвать разрешение. Мэр может отозвать пропуск. Ты вернешься в Треверберг, будешь дальше ловить серийных убийц и выступать по телевизору.
Ник замер. Он все время ждал от Грина резкой реакции. Как там, на площадке, когда детектив скрутил его в два счета. Но нет. Тот хранил спокойствие. Ледяное спокойствие, о которое разбивались любые нападки. Детектив положил раненую руку поверх здоровой и обвел взглядом комнату.
— Безусловно, — сказал он. — Но тогда за дело возьмется Агентство.
— Агентство?
Фас побледнел и как-то уменьшился в размерах.
— Сегодня прибудет агент. Надзор над расследованием осуществляют они.
— Что за Агентство? — вмешался Ник, который совершенно потерял нить диалога. — И почему их нельзя выставить из города.
— Объясните ему, Фас, прошу, — предложил Грин и сел за свое место. Туттон невольно заметил, что детектив бледен. Глубокая складка меж бровей говорила о том, что на самом деле ему не все равно. Или просто действия обезболивающих закончились.
— Это межведомственная организация, которая подчиняется напрямую министрам обороны и юстиции. Ее контролирует администрация Треверберга. И по соглашению между Спутником-7 и Тревербергом в случае вынесения решения о необходимости вмешательства Агентство имеет полный доступ ко всем процессам. Но на моей памяти Агентство не вмешивалось в дела полиции ни разу.
— Покушение на детектива при исполнении посредством взрывного устройства — это теракт, — пояснил Грин. — Сотрудничайте, коллеги. Помогите раскрыть это дело. А если вы сами в нем замешаны — бегите.
— Мне кажется, детектив, вы слишком много на себя берете, — хохотнул Фас. — Разбрасываетесь подозрениями, угрожаете. Вы устали, да? Комиссар Тейн не давала вам спать? Вам нужен отпуск? Не хотите вернуться в Треверберг?
Аксель не ответил. Но от его улыбки на затылке зашевелились волосы. Ник встал, покачнулся, сел обратно. Смертельно хотелось выпить.
— Я напишу заявление, чтобы меня отстранили, — сказал он негромко. — Детектив прав. Неважно, чье это дело. Я не могу быть ведущим криминалистом.
— А я допрошу свидетельницу. — Грин встал. — Ее уже должны были привести в чувство.
— А я займусь вашим чертовым Агентством, — пробормотал Фас. — И позвоню Лионелю. Ох, и разорется же он…
Глава четвертая
Натали Роше
Спутник-7,
Натали ждала Грина в комнате для допросов. Милая секретарша (девушка не запомнила ее имени) принесла крепкий чай с долькой лимона и свежим печеньем, спросила, все ли хорошо, и, убедившись, что свидетельница в порядке, ушла. Странное поведение для сотрудницы полиции, но мисс Роше, которая сразу после института устроилась на работу в детскую библиотеку, смотрела на мир другими глазами. Она видела в людях больше хорошего, чем было на самом деле. И старалась оставаться доброй, отзывчивой, нежной даже с теми, кто не в состоянии это оценить. Словно для нее это был единственный приемлемый способ выживания.
Врачи отпустили девушку, убедившись, что все хорошо. Дали легкое успокоительное и рецепт, велели явиться через неделю, а сейчас отправляться домой, спать и восстанавливаться. Но Натали решила, что нужно поговорить с детективом. К тому же лекарство ее действительно стабилизировало, настроило на миролюбивый лад и заодно активизировало внутреннюю потребность помочь следствию. Это ее гражданский долг! Она стала свидетельницей.
Там, на площадке, они с детективом перекинулись парой слов. Он ее поддержал и не стал допрашивать, будто почувствовав, что ей нужно время. Считал ее состояние лучше, чем самые близкие люди в ее жизни. И она понимала, что должна рассказать ему все, по минутам восстановить эти ужасные ночь и утро. Суметь объяснить, что она делала на улице в пять утра. Она же ни в чем не виновата. Почему волнуется? Опасается, что Грин ей не поверит? Он должен поверить. Он опытный следователь и умеет отделять правду от лжи, а она не лжет. Никогда не лжет. Она хороший человек, ее так воспитали. Быть доброй, быть уступчивой, ставить интересы других выше собственных, жить для кого-то и растворяться в этом служении. Она не знала другой жизни.
Дверь в комнату открылась, и появился детектив Грин. Натали бросила на него быстрый взгляд, не успела рассмотреть и опустила глаза, будто от слишком долгого контакта внутри могло что-то порваться. Она услышала, как Аксель поставил на стол бумажный стаканчик с кофе и сел.
Тишину вспорол щелчок — доводчик вернул деревянную пластину двери на место. По спине девушки пробежали мурашки. Она подняла глаза на детектива, осторожно, с опаской дикого зверька, пойманного в силки.
— Здравствуйте, Натали, — сказал детектив Грин и улыбнулся.
Она зарделась.
— Здравствуйте, детектив.
Он кивнул на большой черный диктофон, который стоял тут же, на несколько пустых листов — шаблонов протокола допроса.
— Наш разговор должен быть записан на пленку, а тезисы зафиксированы. Вы понимаете это?
— Да. Конечно.
— Вы готовы?
Она обхватила себя руками. Молча кивнула. Во рту пересохло, но почему-то под пристальным взглядом детектива брать чашку со стола и пить было страшно. Натали подождала, успокоилась, и тогда серьезность Грина передалась ей. Натали вспомнила, зачем сюда пришла, и испытала чудовищное желание убежать, как будто этот разговор, эта встреча оставят на ее душе очередную кровоточащую рану, которая никогда-никогда не исчезнет и всегда будет вскрываться при первом намеке на узнавание.