Яга Абыда
Шрифт:
– Надолго? – протяжно вздохнула изба.
– Да ты и не почувствуешь ничего. Посидишь, подождёшь. Сама говорила, в тишине хочешь побыть, чтоб никто не шуршал, не вошкался 33 . Это для нас время пойдёт своим чередом, да в Хтони. Для тебя быстро пролетит. Вернёмся – ты и помнить ничего не будешь.
– А не вернётесь?
Яга зашуршала оберегами в костяной шкатулке. Ниже наклонилась над сундуком.
– А не вернётесь? – громче повторила изба.
– Ты всё одно ничего не почувствуешь, – желчно ответила Абыда. – Думаешь, не позаботилась
33
Вошкаться – возиться, мельтешить.
– Но вы уж постарайтесь всё-таки осторожненько…
– Да уж постараемся.
Абыда бухнула на лавку тяжёлый каменный браслет, брякнула сверху свёрток с ожерельем из оправленных в бересту родниковых капель. Долгое время обе – и изба, и Яга – молча занимались своим делом. Избушка кряхтела, ворочалась в травяном гнезде, стараясь, чтобы не слишком высовывались наружу мозолистые лапы. Яга точила нож с узором на рукояти, крепила к монисто речные ракушки. Когда выдвинула из угла ступу, изба нерешительно подала голос:
– Морозить-то поди больно.
– А что сейчас чувствуешь?
– Ничего, – нехотя ответила изба, легонько поводя коньком; связки ландышей под потолком заплакали сухими лепестками.
– Нутром ничего. А двором что?
– И двором ничего.
– А ведь я и сейчас время заморозила, но только на дворе.
– Ишь ты. А я и думаю: сколько ты дел переделала, а Ярина до сих пор не вернулась.
– Вот и ладно. А теперь помолчи, не отвлекай.
Яга принялась налаживать ступу, обвешивая борта оберегами; потрясла над корытом помело, роняя берёзовые листья. Запахло весной, баней. Яга сунула помело в ступу, с усилием пододвинула к чёрной двери. Это в воздухе ступа пёрышко, а на земле – ишь какая тяжесть, колода дубовая. Повертела в руках книгу в кожаном переплёте, думая: дать ученице наперёд прочесть о Хтоневых топах, или уж пусть сама всё увидит, своими глазами? Так и не решив, повела рукой, расколдовывая на дворе время. Тут же донеслось ржание и смех Дня Красного, быстрый говор Ярины, треск костерка.
– Эй, Корка, – позвала Абыда, присаживаясь на корточки перед столом. Потянулась, сняла с тайного лючка в подполье старый ножик. – Слышал всё?
Загремел лючок, вздыбилась скатерть. Из темноты, блестя глазами, показался старик в вывернутом наизнанку тулупе.
– Слышал, слышал.
– Избу береги, пока нас нет, – вручая старичку лапоть, в котором подтаивало свежее масло, велела Абыда. – А если одна ученица вернётся, без меня, – служи ей верно. Она – будущая Яга.
– Будет сделано, хозяйка, – огладил бороду старичок. Осмотрел золотистый лапоть, сунул за пояс и уполз обратно в свою нору. Только закрылся люк, как грохнула дверь: вбежала в горячем осеннем венке Ярина.
– Абыда! Что такое? Двор на миг встал!
Углядела. Ишь ты, углядела. Изба, всего перевидавшая, ничего не почуяла, а эта углядела!
– Время я останавливала, – не стала лукавить Яга. – Пока только во дворе, для разогрева. Как шагнём за дверь, и в избе остановлю. Так оно для нас пойдёт, а как вернёмся – будто и не уходили.
– Зачем так? – поглядывая то на ступу с помелом, то на шубы на лавке, то на красные сапоги, спросила ученица.
– Нельзя Лес без Яги оставлять.
Ярина испуганно подалась вперёд.
– Вот за этим время и остановлю. Никто, ничто, ни одна травинка тут не заметит, что нас не было.
– Ладно, – шепнула ученица. – А мне что делать? Там?
– Сядь-ка, – велела Яга, хлопая по лавке. Дождалась, пока Ярина сядет, сама уселась рядом, взяла ученицу за руку, чтобы та не только ушами выслушала, но кожей, кровью, самым сердцем. – Теперь слушай. Внимательно. Ни словечка не пропусти, повторять не стану.
Ярина кивнула, замерла, глядя Яге в глаза. Светлые какие глазки, рассеянно отметила Абыда. До сих пор.
Крепко обхватив тонкое запястье, начала:
– Как только дверь откроется – от меня не отходи, держи за руку, за подол, за шубу держи, главное – не отпускай, иначе не вернёшься. Мы с тобой будем на той стороне как одно целое. Если только отцепишься – сгинешь, потому что Хтонь только одну Ягу признаёт.
Ярина молчала, дышала часто, глядела, широко раскрыв глаза, сжав в ниточку губы.
– Мы туда идём, чтобы огни каменные достать. Видишь, какая ты слабенькая, хворая стала. Это потому, что колдовство внутри тебя борется с телом, хочет победить. Разум и сила быстрее тебя растут. Каменный огонь поможет и их осадить, и тебя подогнать.
– Откуда ты знаешь? – прошептала Ярина.
– Заметила, как ты лето любишь, как всё к Дню Красному льнёшь. Горяч День, вот тебе и легче около него. А горячий и он, и лето от того, что и День, и лето в Хтонь заглядывают ночами да зимами, набираются там сил и тепла от каменных цветов и сюда, в Лес, несут. Надо тебе собственный каменный огонёк, глазастая. Так легче будет. Не знаю я другого доброго средства, которое помогло бы. Но огонёк нигде, кроме как за этой дверью, не достать. Значит, придётся идти. Вдвоём. Одну я тебя больше ни за что не оставлю, пока сама в Хтони брожу. Вон, после того раза ты всю зиму ничего не видела, не понимала. А у нас с тобой и так времени в обрез. Нельзя, нельзя терять… Ясно ли?
– Ясно. Идём за каменным огоньком. Тебя не отпускать ни за что.
– И с тропы не сходит. Я ступу за нами пущу по следу, она, если что, подхватит, но лучше бы без этого обошлось.
– А почему сразу в ступе нельзя?
– Зачем лишний раз Хтонь полётом тревожить? Мы с тобой ногами пойдём, потихоньку-полегоньку. Старайся корешка лишнего не затронуть. Не наша там земля, не наше место. С перепутья сходишь – как в зыбкие земли окунаешься.
Ярина сокрушённо вздохнула, тронула пальцем ступу.
– Жалко.
– Жалко ей! – проворчала Абыда. – Что болота, говорю, что земля чужая – это ей не жалко. А что в ступе не полетать – так вся распечалилась. Ладно, не горюй. Вернёмся – покатаю. К Кощею полетим в ступе.
Голову вскинула, покраснела, аж глаза загорелись. Вот ведь мало, мало надо юности для счастья. Хоть и знаний уже – хоть отбавляй, хоть и Пламя вот-вот в ладони дастся, хоть и умом, и терпением Лес не обделил, – а ничего ещё не смыслит, ни о чём не думает-не переживает. Обещали в ступе покатать – и Хтонь уже не страшна.