Яик – светлая река
Шрифт:
Третий казак приплелся к дому последним. Он не подошел к очагу, как те двое, а стал на пороге, рядом с Кадесом, и вытянулся по струнке. Он был невзрачен и рыж, и в его остренькой бородке застряла солома. Кадес подумал: «Этот, верно, смирный. И одежда у него похуже, и глядит кисло. Верно, он в услужении у тех, чернявых. А все же хорошо, что это русские казаки, – продолжал размышлять Кадес, осмелев. – А я, дурак, перепугался, думал, красные, чтоб им пусто было! Но… хорошо бы спровадить их все же к кому-нибудь из соседей…»
В это
– Есть ли здесь человек, знающий дорогу?
У Кадеса с перепугу завертело в животе, и он, едва ворочая языком, пробормотал:
– Мина не понимайт русский тамыр.
– Да ведь я тебя по-киргизски спрашиваю, чудак! – удивился рыжий.
– Жок, жок. [121] Мина не знай ни Бударин, ни язык, – очумело повторял Кадес.
Казаки переглянулись. Потом рыжий опять сказал уже раздельнее:
121
Жок – нет.
– Да ты в своем ли уме, аксакал? Пожилой человек, а бормочешь такую чепуху. Отвечай!
– А что говорит этот проклятый киргиз? – спросил казак, отвернувшись от огня и вытаскивая из кармана кисет.
Рыжий, пожав плечами, обстоятельно перевел им ответы Кадеса. Потом все сердито поглядели на хозяина.
«Худо дело», – трусливо подумал Кадес, семеня ногами.
– Ты, – уже громко и зло спросил рыжий по-русски, – нет ли в ауле киргиза, знающего дорогу и русскую речь?
Кадес обрадовался:
– Есть, есть, тамыр. Ошитель Хален есть. Русски говорит, пишет русски. Дом карош, хозяйка карош. Ошитель расскажет. Дом близко, я покажу. Ищо жигит есть, Жунуса сын. Тоже русски говорит. Теке учился.
Все трое казаков вышли из дома.
Акмадия же, посидев в углу хлева, подумал, что неплохо было бы прибрать туда же и рыжего коня, что пасся невдалеке. Хадиша помогала ему управиться с конем. Конь был ладный, сытый и уж очень приглянулся самому толстому казаку. Ему даже показалось, что именно такого коня он просил у неба, а вот – встретил на земле. Он забрал поводья из рук худенькой Хадиши, оглядел копыта коня, одобрительно промычал что-то себе под нос и с ловкостью, удивительной для его тучной комплекции, мигом приладил седло со своей клячи на коня и оседлал его.
– Ойбай-ай! – заголосила Хадиша и заметалась по двору, будто пятки ей прижгли каленым железом. – Ой, беда, беда! Единственная лошадь! Ой, обнищали, обнищали… Бегите за сыном хаджи-ата, пусть же он скажет им что-нибудь… Помогите!..
Но толстяк только набычился и велел рыжебородому вести свою тощую лошадь на поводу.
– Ой, тамыр, тамыр, зачем плохо сделал? – заорал Кадес. Но казак матюкнул его так смачно, что Кадес одурело замер как вкопанный,
А остробородый сказал строго:
– Ты умеешь гонять коней в Лбищенск и Теке. Соображаешь, как выгодно продать шерсть и кожи. Насыбай не забываешь запустить в свою носину. А человеку, который сбился с пути, указать дорогу не можешь, а?
Кадес, очнувшись, направился было к коню, беспомощно растопырив руки, но тут же упал, взвыв от острой боли: плеть чернявого толстяка, свистя, впилась в его тело. Кадес попытался встать, но удары плетей посыпались на него как град, точно стремясь загнать его в землю. Последний удар пылающим обручем обвил его голову и вонзился в правый глаз. Кадес потерял сознание. А казаки, шагом выехав со двора, направились к дому учителя Халена.
Все они не испытывали угрызений совести, даже не оглянулись. На их душе было немало кровопролитных дел. Один из них был тот самый молодой хорунжий Захар Калашников, что организовал засады на Мендигерея и Быкова. Второй – Остап Песков. Это он хотел в проруби ночью утопить Мендигерея. И только третий – шорник Иван Гречко, сосед Быкова, спасший когда-то Мендигерея от верной смерти, ехал, грустно опустив голову; печальная и какая-то растерянная улыбка пряталась под его рыжими усами.
Хаким не поверил своим глазам – в дверях дома Халена стояли русские казаки. Он даже сам не заметил, как вскочил с места и тихонько стал подвигаться по направлению к печке. Лицо его посерело от страха.
«Значит, за мной следили. Значит, донесли», – мелькнула горькая мысль.
Макка так и застыла с блюдом в руках.
– Хаким, дорогой, – простонала она, и блюдо сползло из ее рук на пол, – это же, верно, за твоим братом снова пришли. О, бедная моя головушка, разнесчастная судьбина!
– Здесь живет учитель? – спросил Захар Калашников.
Запинаясь, Хаким ответил:
– Здесь, ваше благородие, господин хорунжий. Но его дома нет. – «За Халеном пришли, – подумал Хаким, и противные колючие мурашки побежали по его телу, – значит, и меня не оставят в покое. Кто-то донес».
Хорунжий Захар насупился.
– А может, ты и есть учитель, да не признаешься? – спросил он, наступая на Хакима.
– Нет, ваше благородие, мне незачем скрывать. Учителя нет дома. Но вы можете поговорить с его женой.
Макка сделала какое-то странное движение, будто хотела подпрыгнуть на месте.
– Дело вот в чем, – сказал Захар, даже не взглянув на женщину, – нам нужен человек, знающий русский язык и здешние дороги. Вместо учителя пойдешь ты. Кто ты такой?
– Большевик, наверно! – хриплым басом буркнул Остап Песков. – Вся их чертова стая состоит вот из таких дьяволов.
Хорунжий опасливо попятился от Хакима.
– Да я студент, – повеселев, отвечал Хаким. – Учился в реальном в Уральске. Сейчас отдыхаю у матери – ведь занятий-то нет.