Якорь в сердце
Шрифт:
— А я думаю, куда важнее, чтобы всем было хорошо. Тогда каждому в отдельности тоже будет хорошо, — ответил Кристап.
— Не очень понимаю суть твоего возражения. Видимо, из этого следует, что до тех пор, пока это не произойдет, ты готов положить зубы на полку?
Кристап только пожал плечами:
— По-моему, это легче, чем, набив свою утробу, созерцать, как другие страдают от голода.
— Что ж, хоть конечная цель у нас оказалась общей, — горько усмехнулась Лигита. — Только не говори, пожалуйста, что меня извратил капиталистический строй
Она быстро обернулась и пошла к берегу. Там, где миножий закол упирался в остров, стояла будка для хранения рыболовных снастей. На порожке сидел седой старикан и вязал из ивовых прутьев корзину для миног.
— Добрый день, — приветствовала его Лигита. — Как нынче лов?
Рыбак неопределенно пожал плечами.
— Не то, что в молодые годы? — спросил Кристап с улыбкой.
— Ничего смешного нет, — пробурчал старик. — В наше время реки не перекрывали. Вы, конечно, скажете — мы, мол, для рыбки лифт соорудили. Так вот попомните мое слово: лосось на ваших курсах не обучался, минога тоже. Прут, необразованные, и головой — в бетон.
— Как и некоторые из нас, — тихо сказала Лигита.
— Конечно, если постараться, — продолжал рыбак, — что-нибудь да выловишь. Лишь бы спала теплая вода.
— Я бы не сказала, что она теплая, — поежилась Лигита.
— Давай, отец, не скупись, — вмешался в разговор Кристап. — Подкинь нам рыбьих косточек!
— Можно попытаться, — старик отложил прутья. — Жена вчера нажарила к празднику. Только нашу молодежь нынче сюда палкой не загонишь. Им, видишь ли, в рижских кабаках водка вкусней кажется. — Он встал и уставился на Кристапа, выжидая. — Так как же, много вам надо?
— Попробовать, — Кристап сунул рыбаку в карман пятерку. — Разве можно уезжать с острова Доле, не отведав миноги? То же самое, что побывать в Грузии и не выпить вина.
Рыбак, видать, не великий был путешественник, пожал в ответ плечами и удалился.
— Повезло все-таки, — обратился Кристап к Лигите.
— В каком смысле?
— Обычно они чужим не продают.
Она никак не могла взять в толк почему.
— Если я тебе скажу, что они должны выполнять план и сдавать улов на фабрику, ты опять спросишь почему… Сама поймешь со временем…
Он подошел и притянул ее к себе.
— Не надо! — попросила она дрогнувшим голосом. — Потом мне будет еще труднее уехать.
— Никуда ты не поедешь.
— Меня ждут дома, — Лигита почти плакала. — У меня дети. Пойми, Кристап.
— Твой дом здесь, — спокойно и твердо сказал Кристап.
Каждой клеточкой своего тела она стремилась к Кристапу и все же вывернулась из его объятий. Никакие предрассудки Лигиту не удерживали. В Швеции она не стала бы колебаться ни минуты. Но с Кристапом обстояло иначе, с ним нельзя было размениваться на мелочь. Да и опыт говорил ему, он обнимал сейчас не свою единственную Гиту, а женщину вообще. Она понимала, стоит сейчас отдаться порыву — и потом он не будет знать, куда девать глаза, как спрятать разочарование и сожаление. Нет, Кристапу
Лигита сняла медальон и протянула Кристапу жемчужину.
— Все эти годы я надеялась, что дождусь часа, когда смогу вручить тебе этот подарок. Последняя. Сберегла для тебя.
Кристап осторожно держал жемчужину в дрожащей ладони.
— Принесла она тебе счастье?
— Ты послал мне в куске хлеба семь. Первую я отдала хозяйке, которая взяла Пича на работу в деревню. Вторую обменяла на теплую кофту, потому что военный завод, где я работала, не отапливался. А последние четыре после войны…
— Довольно! — воскликнул Кристап. — Никто не требует от тебя отчета.
— Что с тобой?
— Прости, — сделал над собой усилие Кристап и продолжал уже более спокойно: — Но я не понимаю, как ты можешь ее носить. Это же не обычная безделушка, которую одевают к платью или к прическе. Ты сама мне сказала когда-то, что на них кровь, они враждебны жизни…
— Смотри! — резко оборвала его Лигита. — Чтобы никогда не забывать об этом, я велела сделать амулет.
— Воспоминания хранят в сердце, а не в вырезе платья. Ты рассказала своим детям историю этой вещи?
— Этого они вовсе не должны знать!.. Знаю, Кристап, вы презираете таких людей, которые прячут голову в песок. Но из-за того, что я выйду на улицы с плакатом, ничего не изменится, поверь мне. Мир не состоит из одних героев и подлецов. Большинство людей хотят спокойно жить, и все!
Кристап не успел ответить — вернулся рыбак.
— Спрессованные! — гордо сообщил он, положил на стол пакет и улыбнулся Лигите: — Вы же слишком молоды, но муженек ваш, наверное, помнит еще, что до войны за фунт таких доплачивали двадцать лишних сантимов. — Рыбак разрезал на куски каравай пахучего деревенского хлеба, вынул из кармана четвертинку и подмигнул: — Пригодится, верно я говорю? Иначе больше двух рыбешек не умять.
— Выпейте за наше здоровье! — попросила Лигита.
— Сухой закон, уже второй год. С тех пор как у меня вырезали половину желудка. И все равно внутри скребет, когда вижу, как другие пропускают.
Он отошел, но вскоре вернулся с двумя большими листьями папоротника, расстелил их на земле вместо скатерти. Раз у самого праздник не вышел, пусть хоть другие повеселятся.
— Рюмок у нас нет, — сказал Кристап. — Поэтому давайте как дети — что в руке, то в рот. — Он отхлебнул глоток прямо из бутылки и повернулся к Лигите: — Спасибо, Гита!
— Спасибо тебе, — с чувством сказала Лигита, вытерла горлышко бутылки и выпила. — За все, что было!..
— Обычно пьют за то, что будет, — он вопросительно посмотрел на нее и, не дождавшись ответа, предложил: — Порезать еще миноги?
— Ты хочешь меня погубить… — взмолилась Лигита. — Знаешь, какое мое первое впечатление о Риге? Женщины красивы, но — что поделаешь — чересчур тучны.
— Распущенность! — поддержал ее Кристап. — Моя мать, например, без конца твердит Аусме, чтобы она как следует откормилась.