Якорь в сердце
Шрифт:
Особую прыть проявляла девица лет двадцати пяти с русыми, по-мальчишески постриженными волосами. Ее курносый и плоский нос, казалось, все время принюхивается: не пахнет ли где сенсацией. Живые, карие, как у белки, глаза с такой мольбой смотрели на собеседника, что мало кто был в силах отказать. Грубый холщовый пиджак и брюки, которые едва доходили ей до щиколоток, резко выделяли корреспондентку в празднично одетой толпе, хотя она несомненно вырядилась подобным образом, чтобы не отличаться в обществе рыбаков.
Неллия Марциня — так звали молодую журналистку — была единственным представителем прессы, не уехавшим с утренним
И здесь она применила свое испытанное оружие — глаза. Они в самом деле были весьма выразительны: в них умещалась вся гамма чувств — от просьбы и отчаяния до заманчивых обещаний. Бригадир Печак, однако, не сдавался. Правда, этот широкоплечий рыбак почти не отрывал восхищенного взгляда от привлекательной корреспондентки, но это не мешало ему отрицательно мотать головой, притом с такой энергией, что выцветшая на солнце прядь светлых волос, подобно желтому маятнику, колыхалась над рябым лбом.
— Нет, товарищ директор, сегодня у нас ничего не получится.
— Слушай, Печак, не валяй дурака! Сам работал на фабрике, знаешь, что это значит, когда в последний день месяца не хватает до плана жалких пяти центнеров. Если бы я требовал, гнал на лов, так нет же! Рыба в мереже! Давай заведи мотор и езжай вычерпывать.
Юрис Салнынь поднялся, как бы желая показать, что разговор окончен.
На бригадира это не произвело впечатления.
— У меня вал барахлит. Была бы хоть вчерашняя погодка, но когда так задувает…
— Нашел чем отговариваться! Выдует похмелье из головы, только и дела. Не надо будет в буфете опохмеляться. Возьмешь с собой этого товарища — заодно и прославишься. Она про тебя напишет в газету.
Видно было, что Печака взяло сомнение. Его, конечно, соблазняла не перспектива прочесть свою фамилию в газете. Просто было любопытно да и приятно выйти с корреспонденткой в море. Там он чувствовал бы себя куда уверенней: не робел бы перед горожанкой, а показал бы и свое умение, и свое мужское превосходство. Печак взглянул на Неллию. Убежденная в близкой победе, та делала вид, что ничего не слышит, и с едва заметной усмешкой смотрела в растворенное окно на спокойные воды залива. Проследив за ее взглядом, бригадир сердито сказал:
— Это здесь кажется тихо. Попробуйте высунуть нос в открытое море. Ветер с запада, самое малое шесть баллов. Я не имею права рисковать, особенно пассажирами, — в последнем слове прозвучала явно пренебрежительная нотка. — Не верите, сами посмотрите!
Горизонт не обещал ничего хорошего. Серая полоса отделяла два оттенка синевы — сверкающий аквамарин моря от небесной лазури. А слева из-за небосклона поднимались зубчатые вершины далекой горной гряды — там в Ирбенском проливе грохотали валы, и только острие мыса не позволяло им ворваться в залив.
Неллия даже не обиделась на Печака. Она поняла, что его внезапная резкость относилась больше к собственной нерешительности. Тем не менее, легче от этого не стало. Вернуться ни с чем? Ни за что! И как человек беспокойный, она тотчас начала искать
— Скажите, товарищ Салнынь, что еще интересно в Колке?
— На мой взгляд, каждый человек, кто хорошо трудится, заслуживает того, чтобы о нем рассказали. Но если вам нужно что-нибудь экзотическое, остается маяк и его персонал.
Неллия оживилась. Ради этого снова стоило постараться. И звучит-то как эффектно! «Наш корреспондент сообщает с Колкского маяка!..» Как опытный охотник маскируется, подкрадываясь к добыче, так она сотворила на своих губах простодушную невинную улыбку и обернулась к Печаку.
— С детства мечтаю о маяке! У здешнего сторожа тоже седая длинная борода? А у дочери светлые косы?
Печак поморщился. Кто внушил ей эту романтическую чушь? В наши дни работать на маяке — все равно что служить в потребительском обществе. Никакого героизма, тепло да сухо, сидят себе, смотрят телевизор, пока другие, например рыбаки, мерзнут и мокнут, возятся до седьмого пота с сетями, не ведая, доберутся ли обратно до берега. Барышне, чего доброго, взбредет в голову воспеть этих лодырей с маяка…
Беседа с начальником маяка Иваром Лаурисом подтвердила опасения Печака. Тот, где мог, сгущал краски, каждой фразой подчеркивая постоянную опасность, которой подвергается персонал. Но везти на своей лодке к маяку категорически отказался.
— В любой другой день с удовольствием. Но сегодня, в такой ветер? Не стоит и говорить, товарищ корреспондентка, мы не можем даже причалить!
— Но если б вам самому во что бы то ни стало нужно было туда попасть? — не унималась Неллия.
— Разумеется, когда того требует долг, приходится ставить на карту и жизнь, к этому нам не привыкать… — Два мужика за окном делали ему какие-то знаки. — Хорошо, хорошо, встретимся в магазине, — крикнул им Лаурис и снова обратился к Неллии. — Сегодня ни в коем случае на могу взять на себя ответственность. Может, ближе к вечеру, если ветер уляжется. Только не сейчас… Смотрите сами, — Лаурис подал Неллии бинокль, с которым не расставался, как мальчишка с новой игрушкой, даже на берегу.
Оптика сотворила чудо. Стекла не только сократили расстояние, но настолько увеличили далекие волны, что Неллия смирилась с судьбой:
— Да, в такую бурю, пожалуй, только рыбаки, промышляющие в океане на своих больших судах…
То ли Печаку почудился в этих словах вызов, то ли ему просто хотелось поважничать, а может быть, и совесть заговорила, но он вмешался в разговор:
— Чего ты, Ивар, заливаешь! Скажи честно, не хочу ехать — и все! А то может показаться, что у нас в Колке больше ни одного мужика не осталось… Ладно, починю лодку и вывезу вас из залива.
Неллино оружие пересилило. На этот раз благодарность и радость в ее глазах были неподдельными.
Вслед за Печаком мы пошли к мосткам, уходившим далеко в море. К сваям, на которых стояли мостки, были привязаны по случаю вчерашнего праздника молодые березки и еловые лапы — вчера отсюда стартовали гребцы. А сегодня в тени березок коротали время рыбаки, неторопливо цедили из бутылок пиво, закусывали вяленой камбалой, рассказывали байки и бывальщины. Иногда несколько человек говорили разом, порой речи текли несвязно, а иногда отдавали чистой фантастикой — но бывает ли иначе там, где точат лясы и рассуждают о жизни омытые водами стольких морей рыбаки?