Яков Блюмкин: Ошибка резидента
Шрифт:
В письме Блюмкин в оптимистических тонах обрисовал положение своей резидентуры на Ближнем Востоке. Если же Центр вдруг решит прикрыть «константинопольскую крышу», советовал сделать это с помощью Николая Шина, «героически преданного делу человека». Затем он перешел к финансовым делам, так как не успел представить Трилиссеру отчета о своих расходах. «Это обстоятельство, — писал Блюмкин, — может привести к чисто умозрительному заключению, почти неизбежному в обстановке подозрений, которые против меня вспыхнут, нет ли каких грехов по части денег… Если бы я был так чист и безупречен политически, как я был в деньгах (выделено Блюмкиным. — Е. М.), то совесть моя была бы спокойной».
Далее Блюмкин подробно
Он положил письмо в конверт, конверт — в пакет. Туда же — свой персидский паспорт, удостоверение сотрудника ОГПУ, другие документы. Все это он хотел оставить для чекистов, которые станут искать его после побега. Затем он отправился на встречу с Лизой.
Когда Блюмкин договаривался о встрече с Лизой Горской, он, похоже, был уже настолько растерян и подавлен, что забыл элементарные правила конспирации. Они встретились во дворе дома, где жил Фальк и в квартире которого находился чемодан с долларами. А может быть, Блюмкин действительно не мог представить, что Лиза его предаст?
Она начала снова его убеждать, чтобы он пошел к Трилиссеру. Это продолжалось минут двадцать. Блюмкин колебался, возражал. Говорил, что лучше всего для него сейчас — это скрыться на пару лет. «Уеду на юг, — возбужденно делился он с ней соображениями. — У меня созрел замечательный план». И решил немедленно ехать на вокзал. Лиза согласилась проводить его.
Блюмкин предложил ей вместе с ним зайти в квартиру Фалька «за вещами». Надо понимать, за чемоданом с деньгами, вряд ли его беспокоило в тот момент оставленное там кожаное пальто. «В квартиру я, по указанию т. Трилиссера, отказалась пойти», — сообщала в донесении Горская. К тому времени она уже знала, что за Блюмкиным вот-вот приедут чекисты. Тогда он, явно заподозрив неладное, решил ехать на вокзал без вещей. «Мы вышли на улицу, мне пришлось сесть с ним в машину, — докладывала Лиза, — (т. Трилиссер дал мне указание не делать этого, но наши товарищи опоздали, и я уже остановить его не могла). Приехали на какой-то вокзал, где я надеялась арестовать его с помощью агента ТО [67] ОГПУ или милиционера».
67
Транспортного отдела.
«Какой-то вокзал» был Казанским. Блюмкин хотел сесть на поезд до Ростова, но поезд отправлялся только утром. Даже в этом ему перестало везти! «Кончено, — сказал он. — Раз я не уехал сейчас, то катастрофа неизбежна. От расстрела мне, видно, не уйти». И ведь как в воду глядел.
А чекисты запаздывали. Георгий Агабеков утверждал, что решение об аресте Блюмкина принималось так срочно, что не могли даже найти людей для операции. «Дело было ночью, часа в два, — писал он в воспоминаниях. — Искали кого-нибудь из начальников секторов для назначения на операцию, но никого не нашли, за исключением Вани Ключарева. Его и послали с несколькими комиссарами». Этот самый Ключарев был, по словам Агабекова, кассиром Иностранного отдела ОГПУ и находился с ним в приятельских отношениях. Он обычно сидел в своей крохотной комнате, уставленной несгораемыми кассами, и что-то заносил в ведомость «размером с хорошую московскую жилплощадь».
Пока чекисты ехали, Горская уговаривала Блюмкина отправиться к ней домой и там подождать до утра. Только ли стремление дисциплинированного оперативного сотрудника задержать Блюмкина, чтобы он не скрылся, руководило ею? Или вдруг желание еще несколько часов побыть с близким человеком, который ей доверился в самые тяжелые минуты своей жизни? Все-таки, думается, первое.
Блюмкин согласился поехать к ней домой. Они снова сели в машину. Он попросил все же заехать на Мясницкую за вещами. «На обратном пути с вокзала — на Мясницкую — наши товарищи встретили нас и задержали», — буднично описала Горская момент ареста Блюмкина.
В своем рапорте она опустила — безусловно, сознательно — кое-какие подробности.
Георгий Агабеков передал в своих воспоминаниях рассказ чекиста Ключарева, руководившего арестом: «Мы подъехали к квартире Блюмкина (наверное, все же к квартире Фалька на Мясницкой. — Е. М.) в час ночи. Я поднялся наверх один, но его не оказалось дома. Только я спустился вниз и вышел на улицу, смотрю, подъезжает такси, в котором сидели Блюмкин и Лиза Горская. Увидев нас, Блюмкин сразу догадался, в чем дело, ибо не успели мы подойти к его машине, как она уже повернула и умчалась. Мы вскочили в нашу машину и за ними. Такси неслось по пустынным улицам, как дьявол, но ты же знаешь наши машины. У Петровского парка мы их нагнали. Видя, что им не уйти, Блюмкин остановил машину, вышел и кричит нам: „Товарищи, не стреляйте, сдаюсь! Ваня, отвези меня к Трилиссеру…“ Потом Блюмкин повернулся к такси, где продолжала сидеть Горская, и сказал: „Ну, прощай, Лиза, я ведь знаю, что это ты меня предала“. Это все, что сказал он… Да, хороший был парень Яша, а пропал ни за что».
По другой версии, чекистам вообще не пришлось работать. Когда подъехала их машина, Блюмкин сразу все понял, сел в нее и скомандовал водителю: «В ОГПУ!» Почти всю дорогу он курил и молчал. Может быть, вспоминал посвященные ему стихи Шершеневича. Как ведь точно он сказал:
А мне бы только любви немножечко, Да десятка два папирос.Когда уже подъезжали к Лубянке, Блюмкин произнес: «Как же я устал».
На следующее утро по зданию на Лубянке поползли невероятные слухи. «У меня от изумления отнялся язык, — вспоминал Агабеков. — Арестован Блюмкин, любимец самого Феликса Дзержинского. Убийца германского посла в Москве графа Мирбаха. Ведь еще два месяца тому назад, когда Блюмкин вернулся из своей нелегальной поездки по Ближнему Востоку, он был приглашен на обед самим Менжинским. А теперь он сидит в подвале ГПУ. Еще недавно его имя было помещено в новой советской Энциклопедии, — да что там, всего пару дней тому назад во время чистки партии Трилиссер его рекомендовал как преданного и лучшего чекиста. Его мнением о положении на Востоке интересовались Молотов, тогда бывший главой Коминтерна, и Мануильский… А теперь он в тюрьме. Казалось невероятным».
Но формально Блюмкин еще не был арестован. В это время он сидел не в подвале и не в тюрьме, а в комендатуре ОГПУ, на положении задержанного. Арестовали его только 31 октября. В его деле № 86441 хранится ордер № 744, «выданный сотруднику Оперативного отдела ОГПУ тов. Соловьеву на производство ареста т. Блюмкина Якова Григорьевича, находящегося в комендатуре ОГПУ». Ордер подписал заместитель председателя ОГПУ Ягода. В тот же день Блюмкина перевели во внутреннюю тюрьму ОГПУ. Там он первым делом заполнил анкету арестованного, сообщив о себе основные биографические данные.
Однако допросы Блюмкина начались гораздо раньше его формального ареста. Уже 19 октября его допрашивал Яков Агранов — тогда еще заместитель начальника Секретного отдела ОГПУ, ставший через неделю его руководителем. Агранов был известен тем, что при первой же встрече предлагал подследственному самому написать свои показания в свободной форме. Что-то вроде «исповеди на заданную тему». Это был его «фирменный метод». Часто он срабатывал гораздо эффективнее, чем допросы и угрозы. Человек начинал в письменных показаниях осмысливать свое прошлое, анализировать поступки и ошибки и тем самым давал чекистам богатейший материал, который можно было интерпретировать как угодно. А потом и предъявить подследственному собственноручно написанное следователем «признание».