Яков Каша
Шрифт:
— Уже свое требует… Значит, уцепился за жизнь.
Емельяну послали в армию на Дальний Восток телеграмму. Ответа долго не было. Наконец пришло письмо, что просился в отпуск, по случаю рождения сына, но отказали, в связи с сложившимися обстоятельствами, и потому просит пока прислать фотокарточку. Фотокарточку Игоряхи Яков послал заказным письмом, после чего ответные письма от Емельяна опять начали идти туго. Видать, на учениях и маневрах был. Пехотинец пришел в казарму, портянки снял, вокруг кирзовых сапог обмотал, чтоб сушились, лег и спит. А у танкиста механизм на горбу. Емельян в танковых частях был. Танк ведь только на первый взгляд на слона похож, здоровенный
Когда Емельян из армии вернулся, Игоряха уже был веселый младенец с крепкими ножками и цепкими ручками. И Анюта расцвела, лицом еще больше на Полину стала похожа. Только еще лучше Полины. Даже и в молодости никогда не было у Полины таких ласковых тихих глаз, такой мягкой белой шеи, и пахло от Анюты цветами, которые она в обилии посадила на клумбе под окном.
Встретились с Емельяном хорошо. Подарков привез. О политике за стаканом самогона поговорили.
— Это что ж, — спрашивает Яков, — с китайцами вроде раздор?
— Фарвус, — отвечает Емельян, который служил в Биробиджане и набрался еврейских словечек, употребляемых им вкривь и вкось, — это пока военная тайна насчет китайцев, батька…
— Какая ж тайна, — говорит Яков, — если вот негр знаменитый приезжал… Джамахарлал, кажись… так он прямо заявил, что китайцы про мировое господство задумались. Я в газете читал. А где же, спрашивается, коммунисты китайские?
— Где коммунисты, — отвечает Емельян, — я не знаю, но в случай чего мы им сделаем коп ин кестел фис ин дройсьга… Голова в ящик, ноги на улицу, — сказав это, засмеялся и выпил стакан одним глотком.
Сынка Игоряху Емельян взял на руки, но тот толкнул его ножками в грудь и заплакал.
— Брыкается, — сказал Емельян, — шнобель торчит, а на кого похож, непонятно… Эй ты, зовер…
Анюта поспешно забрала мальчика и сказала:
— Пахнет от тебя луком и выпивкой… Он не любит… А курить в сени иди…
— Эйсех вус, — сказал Емельян, — я тут, получается, лишний… Ладно, — и с такой силой бросил стакан на пол, что тот разбился на мельчайшие осколки.
Анюта унесла Игоряху за перегородку, а Яков сказал:
— Ложись, Омеля, устал ты… Проспись…
— Ладно, — сказал Емельян, — кто здесь балебус, мы потом посмотрим…
Емельян устроился работать шофером на карьер, но, как разладилось с самого начала, так и не слаживалось в семье. Уходил он после работы, где-то пропадал, часто приходил пьяный. А если трезвый придет, так еще хуже. Мрачный сидит. Если за обедом два слова скажет, это он уже разговорился. Однако постепенно начал менять тактику. То мрачный, неразговорчивый был, а то, наоборот, приветливый, вроде, и всякие истории за обедом рассказывает. Разное рассказывает, а все об одном.
Слыхали, в Зубовке сторож сельпо на почве ревности четырьмя выстрелами ночью жену свою застрелил… Сделал ей коп ин кестел фис ин дройсын… Застрелил ее, значит, а утром пошел в правление сельпо казенное ружье сдавать, которое он для охраны магазина получил… Вы наблюдаете, батька,
— Что повесился, правильно сделал, — говорит Яков, — по закону все равно бы расстреляли.
— Нет, — отвечает Емельян, — зовер, эйсех вус… Убийство при ревности смягчает вину.
— Может, и так, — отвечает Яков, — только при Анюте не надо такие вещи рассказывать. Она еще кормящая мать, сына твоего кормит.
— Кормит-то кормит, да моего ли, — криво улыбается Емельян.
— Замолчи, болячка чертова!
— Ладно, — отвечает Емельян, — молчу… Это я пошутил… Эйсех вус… Зовер.
И действительно, какое-то время молчал. Притих, пил в меру, без скандала. И даже получку принес почти полностью.
3
Что-то около месяца прошло. Вечер был дождливый, светили молнии, громыхало. Игоряха пугался грома, долго не засыпал. Анюта с ним умаялась. Почти он уже заснул, засопел курносым носиком, когда пришел Емельян, неопрятный, полупьяный, охрипший. Емельян сел возле стола и сказал Якову:
— Род наш гнилой, балебус, вот какие дела. Одним словом, Каша…
— Потише говори, — сказала Анюта, — ребенок только уснул.
— Значит, опять я не вовремя, — сказал Емельян.
— Тише говори, — снова сердито сказала Анюта, — и чем это у тебя пиджак выпачкан? Соплями, что ли?
— Ах, это, — глянул на лацкан Емельян, — это мне в кашу плюнули… Эй сех вус… Зовер… А между прочим, слыхали? В Трындино Шибанов, инженер с мебельной фабрики, из ревности жену свою убил… Светлану. Двое детей осталось. Говорят, он ее давно подозревал в связи с электриком, но прямых доказательств не было, а она свою вину категорически отрицала. Вечером Шибанов пошел на торжественное заседание, по случаю вручения ветеранам медалей. Возвращается домой, застает у себя теплую компанию, человек пять. Три мужика, две бабы и его жена Светлана. А среди мужиков электрик, парень молодой, здоровенный. «По какому поводу?» — спрашивает инженер, но здоровается дружески, поскольку доказательств нет. «Ах, родной, ах, дорогой, садись с нами, — говорит инженерова жена, — у подруги сегодня день рождения, зашли ко мне…» То да сё… Зовер… Эйсех вус… Он, думает, фарвус нет… тоже садится, беседует, выпивает, потом гости и электрик с ними ушли. Светлана стала мыть посуду, а инженер от усталости лег спать в комнате детей. Под утро он проснулся от жажды и пошел на кухню воды выпить. Глядь, жена его лежит на диване вместе с электриком, в обнимку. Вначале, естественно, он оторопел, а потом схватил топор и обухом ударил несколько раз по голове жену и элетрика… Сделал им коп ин кестел…
Яков не стал перебивать, видя, в каком состоянии Емельян. Думает — выговорится и заснет. И верно, поговорив, Емельян, далее не ужиная, быстро уснул.
Однако ночью Яков проснулся от крика Анюты и плача Игоряхи. Он сразу понял, Омеля Анюту бьет. Кинулся Яков без слов в одном белье. Анюта же завернула Игоряху в одеяльце и как была, босая, в рубашке ночной, выбежала на улицу. Хорошо — тепло было, хоть и мокро. А Яков с Емельяном ни единого слова друг другу не сказали, а только дрались. Емельян был молодой, но прогнивший от водки, а Яков соблюдал себя и потому сохранил силу. Крепко били друг друга, но только руками. Ни голову, ни ноги, ни, тем более, тяжелые предметы не применяли. Все же отец с сыном дерутся. Умаялись, вышли во двор, рядом умыли возле колодца кровь с лиц.