Якудза
Шрифт:
Возможно, Виктор был единственным посторонним свидетелем беседы. Фюрер и тот, кто совсем недавно был Виктором, общались без помощи звуков. Разговор шел на уровне обмена мысленными образами, отображаемыми иероглифами.
– Как вы и говорили, мы снова встретились на Пути Синоби, учитель. Странно видеть ваше ками [121] , заключенное в тело гайдзина [122] . И тем более странно, что вы объединили свое ками с душой белого человека.
121
Ками (яп.) – 1)
122
Гайдзин (яп.) – «иностранец». Без дополнения «коку» («страна») слово приобретает презрительный смысл «чужак», «неяпонец». Применяется в основном к европейцам, в отличие от более близких по менталитету китайцев или корейцев.
– Мне тоже странно видеть, что ты не решился заглянуть за ворота страны Токоё [123] и предпочел перерождению угасание в бессмертном теле.
Фюрер наклонил голову.
– Вы хотели, чтобы я достиг Новой Швабии, – и я выполнил вашу последнюю просьбу. Правда, я не понял, почему вы настаивали на этом…
– Это просто, – сказал тот, кто сейчас полностью завладел телом Виктора. – Я не хотел новой войны. И был уверен, что мой ученик не будет настолько безумным, чтобы вновь ввергнуть мир в ту же пропасть, из которой не так давно человечеству едва удалось выкарабкаться. Я ошибся. Бессмертие в нестареющем теле ослабляет разум.
123
Токоё (яп.) – «страна вечного мира». Мир смерти и в то же время – мир бессмертия, в представлении древних японцев находящийся далеко за морем.
Голос из-под шлема зазвучал глухо и угрожающе:
– Новая Швабия готовится к новой войне. Но это не есть следствие чьего-то безумия, учитель. Всегда высшие расы стремились к господству над слабыми. Вам ли не знать этого? Ваша родина – яркий тому пример.
– Япония дорого заплатила за свои ошибки. И я не хочу, чтобы снова умирали миллионы людей из-за того, что кто-то возомнил себя богом.
Фюрер кивнул.
– Тем не менее я предлагаю вам идти с нами, учитель.
Тот, кого фюрер называл учителем, покачал головой.
– Нет, Зигфрид Граберт. Ты так и не понял Пути Синоби.
Фюрер поднес руку к шее и нажал на едва заметную кнопку. С едва слышным щелчком шлем распался на две половинки. Непроницаемое забрало и стальная затылочная часть упали на песок, словно две скорлупки расколотого ореха.
– Похоже, что нам снова тесно на одной земле, учитель, – произнес Граберт. – К тому же я не собираюсь упускать случай вернуть свое потерянное лицо, убив учителя в честном поединке.
– Невозможно вернуть то, что утеряно навсегда…
Восточный смысл понятия «потерять лицо» в данном случае приобретал двойной смысл при взгляде на его непосредственное воплощение, доселе скрытое под непроницаемым забралом шлема.
У человека по имени Зигфрид Граберт не было лица. Абсолютно голый череп с вылупленными глазными яблоками, лишенными век, обтягивала тоненькая, недавно сформировавшаяся прозрачно-розовая пленка. Кое-где со лба и щек еще свисали почерневшие клочья старой, отмершей кожи, не успевшие отвалиться так же,
Зигфрид жутко усмехнулся ртом, лишенным губ.
– Я каждый год теряю лицо, учитель, так же, как змея теряет свою кожу, для того чтобы возродиться вновь.
– Ты дорого заплатил за свое бессмертие, ученик. И до сих пор продолжаешь платить.
– Это так, – кивнул Зигфрид Граберт, фюрер Новой Швабии. – Но я привык возвращать то, что теряю. Любой ценой…
Поняв, что биотанк мертв и что арена не погребена под осколками бронесферы, часть зрителей, одумавшись, поспешила вернуться. Некоторые из особо приближенных офицеров рискнули пройти сквозь лишенные створок ворота арены, выполненные в форме японских тории [124] и встать позади своего фюрера.
124
Тории (яп.) – птичий насест. Ритуальные ворота, устанавливаемые перед святилищами японской религии синто.
– Я вижу, ты вернулся, Ганс, – не оборачиваясь, произнес Граберт.
– Так точно, мой фюрер! – отозвался офицер с витыми погонами обергруппенфюрера.
– Тогда принеси мне оба меча.
– Конечно, мой фюрер, но…
– Выполняйте приказ, генерал!
– Да, мой фюрер!
«Ученик… Ну конечно! Теперь понятно, откуда мне знаком голос этого фюрера. Сон-видение после того, как сихан долбанул меня ударом силы. Граберт… Зигфрид Граберт. Убивший во время войны того, чье ками сейчас находится в моем теле. Отца моего учителя».
Он не знал его имени – сихан никогда не называл его. Когда сихан говорил об отце, он называл его оядзи, что по-японски значит «отец». К слову сказать, точно так же называют члены японской якудзы главу своего клана.
Похоже, Виктор понемногу начал привыкать к своему новому состоянию. Тела не было. Не было привычного состояния осознания себя как биологического объекта – с руками, ногами и всеми остальными частями тела, присущими человеческому существу. Это было состояние чистой мысли. И чистого восприятия окружающего мира таким, каким его могли бы видеть люди, если б умели летать.
Сразу вспомнилась старая японская поговорка, которую любил повторять сихан: «Отличие синоби от обычного человека в том, что он точно знает – его тело придано душе, а не наоборот». Возможно, в другое время Виктор рискнул бы испробовать возможности своего нового состояния, но сейчас было не до этого. Слишком серьезные события разворачивались внизу.
Обергруппенфюрер с почтением нес на полусогнутых руках два существа, завернутых в куски дорогой материи. Одно повыше, другое пониже.
Виктор узнал обоих. Для этого не нужно было разворачивать материю. От существ шли токи силы – схожие, но в то же время очень разные. Так бывают похожи братья, внешне абсолютно непохожие друг на друга.
Оядзи – теперь Виктор так называл свое тело вкупе с его новой душой, недавно бывшей лишь частью души Виктора, – едва заметно улыбнулся краешками губ. Он тоже узнал тех, с кем его вновь свела судьба на Пути синоби.
– Приветствую вас, братья.
Виктор ясно видел мысленный образ, посланный двум сверткам, которые с почтением передал фюреру генерал с витыми погонами по имени Ганс.
Ответ пришел через мгновение. Но он не был похож на обмен мыслями между людьми – словно два коротких блика вырвались из складок материи. Тем не менее Виктор понял смысл передачи.