Ямани: Взгляд из-за кулис
Шрифт:
Каир был первой заграничной поездкой Ямани. До этого он лишь немного, когда был бойскаутом, путешествовал по родной стране, катаясь по горам верхом на осле. Но дверью во внешний мир для него стал Египет.
На одном курсе с Ямани учился не кто иной, как Ясир Арафат.
— Я наверняка видел его в Каире, но тогда мы не были знакомы. Он учился на инженера, а здание этого факультета было отделено от нашего забором. Он был постоянным участником студенческих забастовок, я же не участвовал в них ни разу. Но позже, много лет спустя, мы все же познакомились. Его представил мне мой друг-египтянин, профессор из Каира. Я же в 1968 г. представил Арафата королю Фейсалу.
Успешно окончив в возрасте двадцати лет юридический факультет, Ямани вернулся в Саудовскую Аравию и возглавил головное отделение министерства финансов в Мекке.
— Я всегда мечтал стать преподавателем, но меня убедили принять это предложение. И я нашел компромисс. Утром и вечером я бесплатно читал курс по исламскому праву, а днем ходил в свой офис.
Выдающиеся способности Ямани вновь были замечены, и спустя несколько лет правительство предложило ему прослушать курс на факультете сравнительного права Нью-Йоркского университета, предназначенный для неамериканских юристов. Курс предполагал изучение основных начал общего и американского права.
Это была первая поездка Ямани в Соединенные Штаты. И первая возможность оказаться за пределами Ближнего Востока.
— Я испытывал крайнее возбуждение. Но, кажется, не ощутил сильного шока при столкновении с чуждой культурой. Я всегда очень легко приспосабливаюсь к новому окружению, это мое природное свойство.
Он снял небольшую квартирку на 73-й улице, довольно далеко от университетского кампуса Гринвич-Виллидж, где жили все остальные студенты. Программа предусматривала, чтобы каждый иностранный студент имел соседом по комнате американца. Но Ямани предпочел жить один.
— Для меня так было лучше, — говорит он коротко.
Вот что замечает по этому поводу Бернар Шварц, один из университетских профессоров, преподававших Ямани право:
— Заки был очень застенчив. Он отлично владел английским и казался мне очень одаренным и очень серьезным студентом. Но не помню, чтобы он был чрезмерно общителен.
Нью-йоркский адвокат Дон Фокс, учившийся с Ямани в одной группе, также помнит его очень хорошо.
— В ту пору Заки был гораздо более далек от света, чем сейчас. Он был настроен очень религиозно, соблюдал все установления своей веры и неуклонно совершал предписанные молитвы. Пищу, помнится, Заки обычно готовил себе сам, чтобы не нарушать правила ислама. У него всегда были друзья, потому что он был на редкость симпатичным человеком. Но это, разумеется, не значит, что он готов был водить компанию с каждым встречным.
Во время учебы в Нью-Йоркском университете Ямани познакомился с молодой иракской девушкой по имени Лейла, дочерью Сулеймана Файди, известного писателя и правоведа. Она училась на факультете педагогики.
Оба они чувствовали себя одинокими на чужбине, и это, естественно, способствовало их сближению. По окончании университета Заки и Лейла вступили в брак, заключив его в Бруклине, в доме одного марокканца, который переоборудовал часть своей квартиры в мечеть.
Имея в кармане диплом магистра сравнительной юриспруденции и рекомендацию любимого профессора Нью-Йоркского университета, Ямани отправился в Кембридж, штат Массачусетс, чтобы прослушать годичный курс на юридическом факультете Гарвардского университета — по проблемам инвестиционной стратегии и международных споров.
Д-р Эрвин Гризуолд, бывший в то время деканом юридического факультета,
— Это был единственный студент из Саудовской Аравии, обучавшийся у нас в то время, и я очень часто видел его у себя в приемной. Судя по всему, он немножко нервничал и волновался, приходя ко мне. Я никогда не вызывал Ямани сам, потому что он был хорошим студентом. Но я помню, как он являлся ко мне за той или иной консультацией и сидел в приемной, перебирая свои четки. Он вечно теребил их пальцами, и, по правде сказать, меня так и подмывало сказать, что это меня дико раздражает и что лучше бы ему спрятать их в карман.
Позже, уже приобретя всемирную известность, Ямани не раз прибегал к четкам во время своих послеобеденных спичей или выступлений на семинарах в Соединенных Штатах. Он поднимал их вверх, коротко объяснял, что это за вещь, а затем шутливо объявлял, что каждая бусина символизирует одну из его жен.
— Я до сих пор получаю от него рождественские открытки, — продолжает Гризуолд. — Ямани принадлежит к числу людей, которые не забывают старых знакомых. Интересно, что он присылает мне очень христианские по духу открытки. Обычно это изображения Марии и Иосифа, везущих младенца Иисуса на осле, или нечто в таком же роде. Но это меня никогда не удивляет, потому что Ямани — очень глубокий и тактичный человек. Он чрезвычайно быстро приспособился к западной жизни. По-моему, он идеально чувствует себя в любой ситуации; и я, по правде говоря, не знаю, что могло бы застать его врасплох.
Еще один человек, знавший Ямани в Гарварде, — Кингман Брустер.
— Прошло много лет, но, думаю, Ямани не забыл, что я читал курс по правовым проблемам бизнеса в чужих странах. Однажды, когда я был послом в Лондоне, а он лидером ОПЕК, я напомнил Ямани: все, что он знает о картелях, он узнал от меня. А он улыбнулся своей загадочной улыбкой и сказал: «Но от вас я узнал и то, что ничего не знаю о картелях».
Если верить послу Брустеру (и оставить без внимания историю о четках, рассказанную деканом Гризуолдом), ко времени окончания Гарвардского университета Ямани был в достаточной степени американизирован.
— Его никогда нельзя было назвать типичным саудовцем. Он из людей, которые следуют интуиции, решая, доверять человеку или нет. И выбирают друзей раз и навсегда. Он был очень чутким в личных отношениях и ни при каких обстоятельствах не обрывал старых связей. Это особенно важно: ведь общество, к которому он принадлежит, основано на недоверии. Если оно кому-то доверяет, этот человек получает колоссальные преимущества. По моему глубокому убеждению, нам просто повезло, что власть над саудовской нефтью оказалась в руках Ямани. Он никогда не подводил людей, с которыми имел дело.
Доктор Брустер видит у Ямани еще одно величайшее достоинство: он никогда не поддается панике.
— Какие бы бури ни бушевали в его душе, Ямани сохраняет полное спокойствие. Это редкая, удивительная черта.
Прибавив к степени, полученной в Нью-Йоркском университете, звание магистра права, полученное в Гарварде, Ямани в 1956 г. вернулся в Саудовскую Аравию и поступил в министерство финансов — в только что созданный департамент закьи (религиозный налог) и подоходных налогов.
Вскоре он стал сочетать эту работу со службой в министерстве нефти и полезных ископаемых, которое возглавлял Абдулла Тарики: там в конце 1957 г. ему поручили составить сложнейшие в техническом и коммерческом отношении контракты, которые подписывались в рамках безналоговой концессии, предоставленной японцам.