Ян Жижка
Шрифт:
Когда к гуситам подоспели отряды из городов Клатовы и Жатец, Плзень оказался окруженным со всех сторон.
Четыре недели кряду упорно и без передышки громил Жижка из пушек укрепления, пробил во многих местах стены. Осажденные знали, какая участь ждет укрывшихся в городе католических панов, если Плзень будет взят штурмом. А его можно было ждать со дня на день.
Осажденные выслали парламентеров.
С плзеньскими феодалами было заключено перемирие до нового года. Паны Ландфрида обязались подписями и печатями своими признать четыре пражские статьи во всех своих владениях.
Еще
Жижка повел гуситские отряды на север, к Хомутову. В походе его нагнали гонцы, принесшие войску с востока Чехии страшные вести.
Ночью, на привале, сгрудившись у костра, в глубоком молчании, слушали воины рассказ старика, прибывшего с Табора:
— Только что выступили вы тогда в эту сторону… Громадка пошел по полевым общинам, собрал народ, человек с тысячу, наполовину женщин с детьми, пошел на восток, к Хотеборжу, что за Чаславом. А за ним вышел в поле и Валентин, наш проповедник, повел человек с двести к верховьям Лабы, на Пржелауг. Взяли они и Хотеборж и Пржелауг, прогнали панских наемников, завели в тех городах наши порядки.
А потом пан Опоченский с кутногорскими напал на Пржелауг, перебили они всех, кого захватили в домах и на улице. А полтораста наших братьев с Валентином повели на Кутную Гору и побросали в шахту.
А потом пан Дивучек с паном Опоченским и многими другими панами и великой силой кутногорских и хрудимских обложили Хотеборж. Брат Громадка бился с ними насмерть. Они подослали к нему тогда посредников. Брат Ян и говорит им: «У меня много женщин и с ними дети. Жалеючи их, я соглашусь… Если пан Дивучек и пан Опоченский присягнут, что выпустят всех наших, я сдам им Хотеборж». Назавтра паны вышли к воротам и присягнули Христом и евангелием. А потом брат Ян раскрыл ворота и вывел через них братьев наших.
Тут пан Дивучек и крикнул своим: «Они все еретики и собаки и нет моего слова для них. Всех их истреблю до единого — вот мое слово!» Потом побрали они наших 'братьев. Триста душ сожгли, а семьсот побросали на Кутной Горе в шахту. А потом брата Громадку погнали в Хрудим, поломали кости на колесе, вырвали язык, обрубили ноги и руки, а туловище повесили. Вот она, какая панская клятва, — закончил старик со слезами.
Когда 15 марта бойцы Жижки окружили Хомутов и пошли на приступ, люди под градом камней и стрел подбадривали друг друга криками:
— Отплатим за Хотеборж!
В Хомутове был монастырь тевтонских монахов-рыцарей, весьма умелых в ратном деле. Первый приступ гуситов хомутовцы отбили с великим уроном для атакующих. Назавтра на стены вышли мужчины и женщины, стар и млад.
Разъяренные вчерашней неудачей, воины Жижки, табориты и пражские, пошли на приступ с двух сторон. На головы осаждающих лились потоки кипящей смолы и воды. Но теперь ничто не могло уж удержать их порыва. Хомутов пал.
Суровый урок, преподанный католикам в Хомутове, был хорошо усвоен по всему северу Чехии. Когда
Военные усилия крестьян-таборитов, сражавшихся то отдельно от Праги, то в союзе с нею, уже весной 1421 года привели к сильному ослаблению позиции феодалов-католиков и Сигизмунда. Главные гнезда сопротивления — большие города, монастыри и замки на юге и западе Чехии — лежали в развалинах либо сдались без боя.
Однако к западу от Праги, и притом в непосредственной близости от нее, в руках католиков все еще оставался сильно укрепленный город Бероун и мощный королевский замок Карлштейн, перехватившие пути подвоза к столице. Пражане требовали немедленного выступления против этих вражеских твердынь. Вняв их настоянию, Жижка решил оставаться в столице с победоносным своим войском лишь несколько дней.
Выступление против Бероуна назначено было на 26 марта. А накануне на площади Старой Праги прибывший с Табора священник Антох страстно призывал таборитов немедленно покинуть «новый Вавилон» — Прагу — и вернуться прямо домой, на Табор:
— …Ибо истинно сказано в Апокалипсисе о двух рогах зверя. И один из тех рогов — ложные вероучители, доктора университета Пражского. А второй рог — советники Старого города пражского. Это они, выученики дьявола, противятся нашей истине, сохраняют в своих церквах золотые чаши, иконы, самоцветы. Их служба — поклонение идолам, такая же богомерзкая ложь, как утверждение, что свинья может летать! Довольно, братья, помогали мы пражанам! Не оставайтесь больше с ними ни дня, ни часу! Идите отсюда немедля, за мною!
Жижка узнал об этом, когда часть его людей, следуя призыву Антоха, уже покинула Прагу. Вскочив на коня, он нагнал беглецов в поле:
— Стой! Во имя самого господа — остановитесь!
Понурые, остановились табориты, не смея взглянуть на своего гетмана. А он был страшен: единственный глаз метал молнии, лицо налилось кровью, огромные кулаки полосовали воздух над головой.
— Безумцы! Вы чего хотите? Короля Сигизмунда? Соскучились по старой барщине? Вы ее получите, если вот так, по прихоти, станете приходить, уходить, Вам не по нраву Прага? А мне она нравится? Так сейчас нужно! Слышите — нужно! Братья, не губите нашего дела, поворачивайте назад!
— Дальше за мной! — закричал Антох.
И, к великому изумлению Жижки, его бойцы двинулись за Антохом.
Жижка вернулся в Прагу один, в тяжелом раздумье.
Во всех немалых числом походах «божьи воины» преданы были своему вождю. По знаку его бросались в бой один на десять, лезли на неприступные стены, шли на смерть. «Наш Жижка», — так звали его в войске. «Что же случилось? Неужели прав был Николай из Гуси? Порвать с Прагой? Или, может, попытаться сейчас захватить город?»
«Нет, нет! — говорил он себе, после долгих, мучительных раздумий. — Придет время и для Праги!»