Янтарная комната
Шрифт:
Доктор Волтерс посмотрел на хозяйку и старый дом сквозь ветровое стекло. Дождь лил как из ведра. Дворники не справлялись с потоками воды.
— Здесь? — спросил он и обернулся.
— Да, — ответил доктор Руннефельдт.
— В этой развалюхе? В этом клоповнике? Посмотрите на эту бабу… До неё только кусачками можно дотрагиваться…
— Мы не собираемся до неё дотрагиваться, дорогой Волтерс. Нам надо передохнуть и перекусить.
— Я здесь ни к чему не притронусь. У меня нет никакого желания подцепить желтуху.
— По крайней
— Гадость! Мы разве не можем доехать до какой-нибудь воинской части? Ведь где-то здесь должны стоять немецкие подразделения! Лучше скверная полевая кухня, чем эта жратва для свиней.
— Надо подождать колонну. — Доктор Руннефельдт надел фуражку, оценил расстояние от машины до дома — метра три, можно промокнуть и придется скакать по раскисшей земле. — Мы-то добрались, а как это удастся грузовикам в такую скверную погоду? Это меня беспокоит больше, чем еда. Я успокоюсь только тогда, когда все машины будут здесь.
Он открыл дверцу, выскочил из машины и большими прыжками побежал под дождём к Прасковье. Вахтер последовал за ним. Брюки сразу забрызгались грязью, а к ботинкам налипли комья глины.
Водитель молча посмотрел на доктора Волтерса.
— Дело дрянь, — обреченно произнёс ротмистр. Он резко открыл дверцу, выскочил из машины и помчался к дому. Прасковья уже многое выяснила про немцев и опознала старшего офицера. Она сняла с головы мешок из-под картошки и накинула его на плечи Волтерсу. Он тут же отшвырнул его под дождь, в грязь.
— Вы это видели? — возмутился он, когда вошёл в избу, где доктор Руннефельдт и Вахтер уже столкнулись с дедом Трофимом. — Эта старая карга накинула мне на голову свой вонючий мешок!
Он внезапно замолчал, потому что дед отчётливо произнёс:
— Гутен таг… Никс нейме лоттери…
— Чего ему надо? — Волтерс внимательно посмотрел на бодрого старика. — Совсем сдурел что ли?
— Позвольте мне. — Вахтер кивнул старику и произнёс несколько фраз по-русски. Трофим удивленно вытаращил глаза, облизнул жёлтые от табака зубы и молча его выслушал.
Это опасно, решил он. Ох, как опасно. Этот человек говорит по-нашему. Видимо, он предатель, лижет немцам задницу и пресмыкается. Надо быть осторожнее с этой сволочью.
— Мы здесь проездом, — сказал Вахтер, — и хотим переждать ливень. У вас найдется что-нибудь поесть? Каша или еще что? Свекла или соленые огурцы, или горшочек топлёного сала? Молоко есть?
Дед выпятил нижнюю губу, как верблюд, когда собирается плюнуть. Но не плюнул, потому что хотел ещё пожить и дождаться возвращения с войны любимого сына Ильи.
— У нас уже всё забрали, всё, — ответил он, когда Вахтер замолчал. — Поросёночка и телёночка, бочку масла, муку, крупу — всё. И заплатили за всё твои новые друзья бесполезными бумажками.
— А как вы тогда живёте? —
— У нас есть немного картошки. Супчик, да несколько луковиц… нам хватает. Тяжёлые сейчас времена.
— Что там болтает старик? — спросил доктор Волтерс.
Он снял промокший до нитки китель, подошёл к печке из речного камня и повесил форму на натянутую верёвку. Печь протопилась и была горячей.
Вахтер с удовольствием подумал, что зима будет ранней. Крестьяне лучше понимают природу и начинают топить печи, чтобы камень прогрелся до наступления холодов.
Дед Трофим ошеломлённо уставился на офицера. Штаны Волтерса держались на подтяжках — широких, ярких, с кожаными петлями. Вот чудо невиданное! Трофим не мог оторвать от них глаз и жалел, что не может обменять их на курицу. Он спрятал в сарае семь кур, немцы пока что их не нашли. Но эти удивительные подтяжки...
— Несколько крошек я смогу наскрести, — сказал Трофим, не отрывая глаз от Волтерса. Ротмистр сел на скамейку у печки, прислонился мокрой спиной к теплому камню и удивился тому, что в комнате пахнет не потом, а кислым молоком.
Прасковья стояла у двери и ждала. Дети спрятались в соседней комнате, где стояла большая деревянная кровать с соломенным матрасом. Здесь спал под теплым одеялом дед, из-за ревматизма, несмотря на бодрость, он не мог залезть на лежак печи, где спала зимой вся семья.
Вахтер дружелюбно кивнул.
— Поскреби по сусекам, старик, — сказал он. — Может, ещё что-нибудь найдётся.
Трофим оторвал взгляд от подтяжек, цокнул языком и потёр верхней губой кончик носа.
— Можно обменяться, — сказал он и подмигнул Вахтеру.
— На что? — удивился тот.
— Вкусную еду на одну вещицу. Всего на четверть часика. Честный обмен, товарищ. Что такое четверть часа в человеческой жизни? А мне в радость.
— Что ты хочешь обменять, старик?
— Сейчас покажу. — Дед хитро подмигнул. — Это подтяжки герра офицера…
Не сказав ни слова, Вахтер бросил взгляд на доктора Волтерса. Ротмистр сидел у печки, расслабившись от приятного тепла, и ждал, когда подадут еду.
— Из ума выжил, старик? — поразился Вахтер. — Я не могу просить ротмистра, чтобы он одолжил тебе подтяжки. Даже на четверть часа. Невозможно.
— Спроси его, братишка. Ни пятнышка я на них не оставлю, ни пылинки.
Вахтер потер по лицо и повернулся к доктору Руннефельдту.
Тот стоял в красном углу и рассматривал икону. Грубая роспись краской для пасхальных яиц, худые фигуры с вытянутыми лицами и большими круглыми глазами. Примерно 1600 год, подумал он. И никто не осознаёт, какая это ценность. Надо забрать её с собой, здесь ей не место.
Но вдруг он заметил тревожный взгляд Прасковьи. Эта икона — единственное, что осталось от их веры. Деревянное распятие разбили о стену красноармейцы, которые останавливались у них по пути к сталинской линии обороны. И лампады разбили.