Янтарный телескоп
Шрифт:
Когда в голове прояснилось и живот немного успокоился, Уилл сел поудобнее и окликнул маленьких шпионов. Они были неподалеку и возились с каким-то миниатюрным аппаратом.
— Кто вы? — спросил он. — И на чьей вы стороне?
Мужчина закончил свои манипуляции и закрыл деревянную коробочку, похожую на футляр для скрипки, но длиной с грецкий орех. Первой заговорила женщина:
— Мы — галливспайны. Я — дама Салмакия, а мой спутник — кавалер Тиалис. Мы шпионы лорда Азриэла.
Она стояла на камне в трех-четырех шагах от Уилла и Лиры, и луна ярко освещала ее фигуру. Голос ее был тих, но очень внятен, а лицо
— Из какого мира вы пришли? — спросила Лира. — Я никогда не видела таких, как вы.
— В нашем мире те же неприятности, что и у вас, — сказал Тиалис. — Мы изгнанники. Наш вождь, лорд Рок, услышал о восстании лорда Азриэла и торжественно пообещал, что мы его поддержим.
— А что вы хотели сделать со мной?
— Доставить тебя к отцу, — ответила дама Салмакия. — Лорд Азриэл выслал отряд под командованием короля Огунве, чтобы спасти тебя и мальчика и обоих привести в крепость. Мы здесь для того, чтобы помочь в этом.
— Ну, а если я не хочу к отцу? Если я ему не верю?
— Мне грустно это слышать, — сказала она, — но таков наш приказ: доставить вас к нему.
Лира не могла сдержаться: она громко рассмеялась при мысли, что малыши собираются здесь командовать. Но это была ошибка. Внезапно снявшись с места, женщина хищно схватила мышку-Пантелеймона и приставила острие шпоры к его ноге. Лира охнула: это было такое же потрясение, как в Больвангаре, когда его схватили мужчины. Никто не смеет трогать чужого деймона — это преступление против жизни.
Но потом она увидела, что Уилл сгреб мужчину правой рукой и, крепко держа за ноги, чтобы он не мог воспользоваться шпорами, поднял над головой.
— Снова мы в тупике, — хладнокровно произнесла дама. — Мальчик, поставь кавалера на землю.
— Сперва отпустите ее деймона, — ответил Уилл. — У меня нет настроения препираться.
Лиру обдало холодом: она видела, что Уилл готов расшибить голову галливспайна о камень. И оба маленьких тоже это понимали.
Салмакия отняла шпору от ноги Пантелеймона, он сразу вырвался, сделался диким котом, яростно зашипел, вздыбил шерсть и резко взмахнул хвостом. Его оскаленные зубы были в каких-нибудь десяти сантиметрах от лица женщины, но она смотрела на него с полным самообладанием. Через несколько секунд он оставил ее и, обернувшись горностаем, вспрыгнул Лире на грудь, а Уилл аккуратно опустил Тиалиса на камень рядом с его подругой.
— Тебе следовало бы проявлять некоторое уважение, — сказал Лире кавалер. — Ты глупый, невоспитанный ребенок, и несколько храбрых мужчин погибли сегодня вечером, чтобы спасти тебя. Так веди себя вежливее.
— Да, — смиренно отозвалась она, — извините, я постараюсь, правда.
— А что до тебя… — продолжал он, повернувшись к Уиллу.
Но Уилл не дал ему договорить.
— Что до меня, я не потерплю, чтобы со мной так разговаривали, так что и не пробуйте. Уважение должно быть взаимным. А теперь слушайте меня внимательно. Не вы тут распоряжаетесь, а мы. Если хотите остаться и помочь, тогда делайте, как мы говорим. Иначе отправляйтесь
Лира видела, что маленькие люди обозлены, но Тиалис смотрел на руку Уилла, которая лежала па ножнах под поясом, и ясно было: он думает, что, пока Уилл с ножом, сила на его стороне. Значит, они ни в коем случае не должны узнать, что нож сломан.
— Хорошо, — сказал кавалер. — Мы будем помогать вам, потому что таков наш приказ. Но вы должны сказать нам, каковы ваши намерения.
— Это справедливо, — отозвался Уилл. — Я вам скажу. Когда отдохнем, мы намерены вернуться в мир Лиры и найти нашего друга, медведя. Он недалеко.
— Медведя в броне? Очень хорошо, — сказала Салмакия. — Мы видели его в бою и поможем его найти. Но тогда вы должны отправиться с нами к лорду Азриэлу.
— Да. Ну конечно, тогда мы сразу и отправимся, — с самым искренним видом соврала Лира.
Пантелеймон немного успокоился и опять стал любопытен; она позволила ему перебраться к себе на плечо и изменить облик. Он сделался стрекозой, такой же большой, как те две, что носились над камнями во время разговора.
— Этот яд, — сказала Лира, повернувшись к галливспайну, — ну, в ваших шпорах, он смертельный? Вы ведь ужалили мою мать, миссис Колтер, верно? Она умрет?
— Это был только легкий укол, — сказал Тиалис. — Полная доза убила бы ее, да, но эта царапинка сделает ее слабой и сонной на полдня или около того.
И будет причинять невыносимую боль, — но об этом он умолчал.
— Мне надо поговорить с Лирой наедине, — сказал Уилл. — Мы отойдем на минутку.
— С этим ножом, — возразил кавалер, — ты можешь перебраться из одного мира в другой, так?
— Вы мне не доверяете?
— Нет.
— Ладно, оставлю его здесь. Раз он не у меня, я не смогу им воспользоваться.
Уилл отстегнул ножны и положил на камни, потом они вместе с Лирой отошли и сели так, чтобы видеть галливспайнов. Тиалис внимательно смотрел на рукоять ножа, но не притрагивался к ней.
— Придется потерпеть их пока что, — сказал Уилл, — когда нож починят, мы уйдем.
— Они такие быстрые, Уилл. И ни на что не посмотрят, убьют тебя.
— Надеюсь только, что Йорек его починит. Не представлял себе, как мы зависим от этого ножа.
— Он починит, — уверенно сказала Лира.
Она следила за Пантелеймоном, который носился по воздуху, как другие стрекозы, и хватал на лету мошек. Он не мог отлететь так же далеко, как они, но не уступал им в быстроте и щеголял даже более яркой окраской. Она подняла руку, и он сел на нее, подрагивая длинными прозрачными крылышками.
— Думаешь, если уснем, они ничего не сделают?
— Да. Они свирепые, но, по-моему, честные. Вернулись к большому камню, и Уилл сказал галливспайнам:
— Сейчас лягу спать. Тронемся утром. Кавалер ответил коротким кивком, и Уилл, свернувшись калачиком, тут же уснул.
Лира села рядом с ним, а Пантелеймон превратился в кота и умостился у нее на коленях. Как хорошо, что она может присмотреть за Уиллом, пока он спит! Он совсем бесстрашный, и она восхищалась им несказанно; но врать, предавать и обманывать он не умел, а у нее это получалось естественно, как дыхание. Когда она думала об этом, ей становилось тепло, и она чувствовала себя добродетельной, потому что лгала ради Уилла, а никак не ради себя.