Январские ночи

Овалов Лев Сергеевич

Местом встреч и заседаний в Екатеринославе служила квартира зубного врача Батушанского. Очень уж удобны были для конспираторов квартиры дантистов. Зубная боль — отличный предлог для посещения, можно приходить изо дня в день, и можно прийти один раз, так появлялись и исчезали связные, а члены местной организации встречались там постоянно. Сиди себе в приемной, держи перед собой газету и говори о чем нужно.

Но у Землячки был уже опыт по части таких явок — встречаться удобно, но такие квартиры могли легко

привлечь к себе внимание охранки. Ее настораживало, что провалы и аресты чаще всего происходили после посещения квартиры Батушанского. Провал за провалом, арест за арестом, а самого Батушанского жандармы ни разу не потревожили. Это настораживало.

Землячка предпочитала устраивать заседания комитета на свежем воздухе — где-нибудь за городом, в саду, даже на привокзальной площади. Но не всегда это было возможно — приходилось все-таки пользоваться иногда злосчастной квартирой.

Однажды она шла к Батушанскому на заседание комитета. Шла и по привычке оглядывалась — то остановится у витрины магазина, то читает на углу дощечку с названием улицы — хвост за нею как будто не тянется.

По дороге ее нагнал Фоменко, молодой рабочий, недавно вступивший в партию.

— Розалия Самойловна, у меня к вам письмо от товарища Игната. Сказал, чтобы прочли не откладывая, — обратился он к Землячке.

Достал пачку папирос и вытянул из нее листок папиросной бумаги.

— Нехорошо, — упрекнула его Землячка. — Записку надо хранить так, чтобы в случае чего сразу проглотить.

Она развернула листок — наивная это была записка, обо всем говорилось иносказательно, условными словами, однако расшифровать подлинный смысл было нетрудно. Во избежание провала Землячке предписывалось без промедления выехать за границу.

— А где товарищ Игнат? — поинтересовалась Землячка.

— Я встречусь с ним позже, — уклончиво ответил Фоменко.

— Тогда я иду, — сказала Землячка. — Извинитесь за меня перед товарищами.

— А как же заседание? — удивился Фоменко.

— Батушанскому скажите, зайду к нему завтра, — сказала Землячка. — Предстоит более важная встреча.

На самом деле никакой встречи не предвиделось, завтра она будет уже далеко. Педантизм у нее был в крови, она соблюдала дисциплину сама и требовала того же от других.

Ближайшим же поездом, через два часа, она выехала в Одессу. В Одессе получила заранее приготовленный паспорт и спустя день переехала границу. Деньги были, отец не отказывал в помощи, а она не стеснялась эту помощь принимать — в партийной кассе всегда ощущался недостаток в деньгах, — и без особых приключений добралась вскоре до Женевы.

Чистенький, аккуратный город на берегу озера.

Ей так не терпелось добраться поскорее до цели своего путешествия, что она взяла у вокзала извозчика.

Вот и пригород, поселок Сешерон, небольшой двухэтажный домик.

С

улицы она попадает в просторную кухню с каменным полом. Навстречу ей идет Надежда Константиновна. Очень вежливая и в то же время несколько рассеянная — сейчас у нее столько дел, что ей трудно делить между всеми свое внимание.

Во второй раз Землячка в гостях у Ленина.

— Розалия Самойловна? — Крупская сразу узнает посетительницу. — Как добрались?

Она пожимает гостье руку.

— Отлично, паспорт у меня хороший, — отвечает Землячка. — Я бы задержалась в Екатеринославе, но получила записку…

— Да, да, — подтверждает Крупская. — Мы боялись за вас, очень уж ненадежен Батушанский.

Удивительно! Здесь, в Женеве, в такой дали от России, знают о Батушанском и знают, по-видимому, больше, чем известно о нем в Екатеринославе.

— Рассказывайте, что в Екатеринославе, в Одессе? — расспрашивает Надежда Константиновна. — Как отношения с бундовцами?

В кухне многочисленное общество. Одних Землячка видит впервые, других знает хорошо. Дементьевы, Шотман, Книпович, ростовчане Гусев и Локерман…

— У нас тут такая толчея, — говорит Надежда Константиновна.

К ним подошел Красиков, он же Игнат, он же Панкрат, он же Шпилька, у него тысяча псевдонимов — он опередил Землячку, появился в Женеве раньше ее.

— Настоящий притон контрабандистов, — пошутил он. — Видите, что за мебель?

Стульев не хватало, сидели на ящиках из-под книг, но это никого не стесняло и не смущало, чувствовали все себя свободно и непринужденно.

Не было только хозяина квартиры — того, к кому все они собрались.

Землячка понимает, что все здесь так же, как и она сама, делегаты предстоящего съезда.

Хоть и не полагалось, она все-таки спросила Надежду Константиновну:

— А где?…

Та подняла палец, указывая на потолок.

— Наверху. Занят. Вы встретитесь с ним позже. А пока будем устраиваться, отведу вас на квартиру к Вере Ивановне.

Это и доверие и честь — пользоваться гостеприимством Веры Ивановны Засулич.

Знаменитая революционерка, землеволка, человек исключительной смелости; ее покушение на петербургского генерал-губернатора Трепова навсегда запечатлено в летописях русской революции.

Вера Ивановна приветливо встретила свою квартирантку.

— Милости просим, я рада, ведь вы с родины, а я так скучаю по России.

Вера Ивановна очень одинока, ей уже за пятьдесят, семьи у нее нет, живет она в небольшой комнате, напоминающей скорее обиталище старого холостяка: накрытая кое-как постель, стол, заваленный газетами, книгами и бумагами, пыль, окурки.

— Хозяева внесут вторую кровать, и чувствуйте себя как дома.

Но Землячке как-то не по себе, очень уж коробит ее неряшливость этого жилища.