Янычары. «Великолепный век» продолжается!
Шрифт:
Вернее, не все равно – прежде всего грабили лавки самых богатых купцов, разоряли еврейские и христианские дома, святыни, убивали иноверцев. Не из-за веры, просто потому, что убийство иноверца не каралось в отличие от правоверного.
Но и мусульманам доставалось, кто не успел спрятать, увезти свое добро, лишался его в одночасье. Полыхали дома и целые районы города, кричали обездоленные, обнищавшие из-за погромов люди, на улицах валялись трупы тех, кто посмел защищать свое добро, во время бунта и на несколько недель после него Стамбул становился адом.
Потому, хоть и были янычары единоверцами, их гнева
На сей раз султан Абдул-Хамид успел предотвратить бунт, пресек его в самом начале, жестоко наказал янычар, чего от мягкого и богобоязненного Повелителя никто не ожидал, и Стамбул ему благодарен.
Оставалось наказать зачинщиков. Однако бунта не было, то, что султан успел пресечь его в самом зародыше, оставляло участникам заговора надежду, что все янычарами и обойдется. Потому вызванный к Повелителю садразем Халил Хамид-паша шел в Тронный зал почти спокойно. Вернее, сердце давно упало в пятки, но великий визирь старательно скрывал это от всех. Надежда умирает последней, а надежда у него была.
Султан Абдул-Хамид сам выбрал Хамида-пашу на роль великого визиря, вытащив из провинции, доверял, считал правой рукой. Если Кубат-ага не начнет выдавать соратников по заговору, то все может обойтись. Повелитель уже наказал янычар, он может наказать и их агу, но не узнать об остальных. Хамид-паша только на это и надеялся, иначе оправдываться перед султаном ему будет нечем.
В Тронный зал он вошел почти уверенным шагом и тут же замер, потому что сам Абдул-Хамид сидел на троне, опираясь локтем о колено, и разглядывал стоявшего безоружным со склоненной головой и без своей шапки агу янычар. Неужели Кубат-ага начал выдавать сообщников? Сердце великого визиря ухнуло вниз, едва начав подниматься.
– Повелитель… – склонил голову Хамид-паша, когда за ним закрылись двери зала.
Султан жестом показал великому визирю, чтобы тот встал рядом с Кубатом-агой. Это не означало ничего хорошего, но Хамид-паша встал. Теперь Абдул-Хамид разглядывал обоих, все так же молча и внимательно. Садразем заерзал, пытаясь понять, что бы это значило.
Они почти ровесники – садразем и ага янычар, обоим за сорок, но один темноволосый, невысокий, с тонким умным лицом, второй – высокий, крепкий, светловолосый, в его зеленых глазах больше решительности, чем раздумий. Так и должно быть, ведь турок возглавляет визирей империи, а когда-то попавший в Стамбул по девширме босняк – ага янычар.
Абдул-Хамид разглядывал их и пытался понять, что объединило таких разных людей. Едва ли меж ними полное согласие, ведь Хамид-паша всегда слыл единомышленником султана, привлекая в страну многочисленных иностранных специалистов, приветствуя французских инженеров и военных экспертов, им организовано военно-инженерное училище Мюхендисхане-и-Хумаюн, где преподают французы, он ратовал за реорганизацию армии и в то же время за мир с Россией, потому что нынешняя армия к большой войне не готова.
Кубат-ага, наоборот, сторонник сохранения янычарского войска в прежнем его виде, он терпеть не может иностранцев, особенно военных, считая их привлечение предательством, и всегда готов воевать даже против России, даже понимая,
Но эти двое объединились с третьим – единственным на тот день наследником престола шехзаде Селимом, столь не похожим ни на садразема, ни на агу янычар, да еще и решили воспользоваться помощью короля Франции Людовика XVI, только бы свергнуть его, Абдул-Хамида? Он понимал Селима – мальчишку, которому не терпится опоясаться мечом Османов и которому к тому же со всех сторон нашептывают в уши, что пора брать власть, даже если к ней не готов. Абдул-Хамид понимал даже Кубата, ведь янычары ненавидели его самого с первой минуты восхождения на престол, как только поняли, что никаких подарков, поблажек или подачек со стороны султана не предвидится.
Но Абдул-Хамид не понимал Халила Хамида-пашу, которого вытащил из провинции и сделал сначала заместителем садразема, а потом и великим визирем, с которым обсуждал все реформы и был един в мыслях и устремлениях. Оказывается, не един, оказывается, юный Селим для Хамида-паши был бы более удобен.
Вот он стоит, беспокойно перетаптываясь с ноги на ногу в ожидании султанской воли…
Нет, скорее пытается понять, что знает и чего пока не знает Абдул-Хамид, выдал ли его Кубат-ага, не проболтался ли случайно шехзаде Селим.
– Ничего не хотите мне рассказать?
Визирь и ага только переглянулись, словно бы в недоумении. Дильсиз у двери кивнул Повелителю, словно подавая какой-то знак. В ответ Абдул-Хамид кивнул.
Кубат, который стоял подле трона уже больше часа, пока султан куда-то удалялся, напрягся. Садразем тоже, сердце противно заныло, тем более султан встал, протянул руку в сторону, ближайший охранник вложил в нее какие-то листы.
Нет, не какие-то… Сердце Хамида-паши заныло уже не на шутку, он знал, что именно на этих листах – это переписка шехзаде Селима с королем Франции. И в этой переписке было сообщение о готовящемся заговоре с просьбой французским военным поддержать. Такое письмо было крайне неразумно, Хамид-паша предупреждал шехзаде, чтобы тот не доверял письмам, да и зачем просить короля, если военные тесно сотрудничают с самим великим визирем.
Вообще привлекать французов было опасно, без санкции своего правителя они поддерживать переворот не имели права, а получив такое разрешение, вполне могли выдать сведения о подготовке заговора.
До выдачи дело не дошло – люди султана узнали тайну раньше, чем о ней осведомили короля. Листы в руке султана означали, что пришел конец всем заговорам. Кубат-ага этого еще не понял и смотрел вопросительно.
– Кубат-ага, я только что казнил немало твоих людей за участие в заговоре против воли Аллаха.
Глаза главы янычар вопреки его воле вытаращились, он пытался что-то сказать и не мог.
– Мы опоясаны мечом Османов по воле Аллаха, и не янычарам оспаривать эту волю. У тебя больше нет тех, кто сегодня был в казармах, а те, кто оставался дома, будут казнены там.
В этот момент двери Тронного зала открылись и в него вошел шехзаде Селим в сопровождении Махмуд-бея. Сердце Халила Хамида-паши даже не стало ухать вниз или подниматься. Оно замерло в ожидании тяжелой участи. Что это будет – ссылка, казнь? Визирь незаметно вздохнул – что ж, за дело. Заговорщики никогда не оставались безнаказанными, если заговоры раскрывали.