Япония. В краю маяков и храмов
Шрифт:
В отдалении — гром. Нет, это не гром, это, господи спаси, орудийные залпы. Правду говорят, что на Фудзи есть американские военные базы. Вот внизу и броневичок тащится с солдатиками. А может, это просто трактор защитного цвета? Интересно, работники храма на вершине что, каждый день туда-сюда таскаются? И кто меняет бутылки в приютских торговых автоматах с газировкой?
На последнем уровне подбираю валяющуюся на земле юную японку.
— Тебе куда?
— На Сингогоме, но я заблудилась…
— Скажи мне, как можно заблудиться, идя вниз по единственной дороге? Пошли, я иду туда же! Тебе сколько лет?
— Семнадцать, учусь в инязе на итальянском…
— Нравится?
—
Внизу на пятом уровне меня ждет Саша. Она благополучно пережила холодную ночь. Все остальные уже в автобусе, но до отхода еще час. Покупаем с ней фудзийские сладости и хрумкаем в столовке вермишелью соба с супом и темпурой. От Саши я узнаю судьбу нашего продвинутого капитана Дэвида. Он не дошел до вершины — вернулся с полпути, потому что ему стало плохо от нехватки кислорода. Некоторые пацаны тоже повозвращались. Остальные падали в обмороки на вершине. С барышнями все в порядке. В том числе и со слабенькой эстонкой Анной — в полпятого утра я сама ее видела отплясывающей над кратером, и с моей соседкой Фариде, которая влезла на Фудзи прямо в своем глухом платке и балахоне до пят. Лишний плюс в пользу совершенства «слабого» пола.
По дороге назад сижу в автобусе рядом с мелким мальчиком из Сингапура. Мальчик симпатичен и приветлив. Разговаривать нам особо не о чем, поэтому все семь часов переезда мы спим, прислонившись друг к другу. И вообще малазийцы мне понравились.
На входе в общагу нас шумно встречает Манас и грузит на себя наши рюкзаки. Приключение окончено.
На следующий день ноги болят капитально. Подняться или спуститься по лестнице кажется неразрешимой проблемой. Кроме того, от солнца сгорел нос. Но проваляться денек в постели невозможно. Надо ехать в посольство за визой в Тайвань. А потом в Кинки — отдавать документы. По дороге в универ я тихо надеюсь на то, что по случаю каникул в мастерской будет один лишь аспирант Косида, которому и надо эти документы вручить. Он, конечно, может, глядя на мою вихляющуюся походку и забавного цвета нос, чего и подумать, но вслух точно ничего не скажет. Однако первый, кого я вижу в мастерской, — сэнсэй Сакураи. И первое, что слышу от него:
— Ну ты и сгорела! Это Фудзи, да? Ага, да ты не только сгорела! Жива или как?
— Жива…
— Как там, на Фудзи?
У Сакураи есть странная способность так задавать вопросы, что на них невозможно ответить формально.
— Как там, на Фудзи? Там холодно, как в аду…
Сакураи перестает хихикать и задумчиво глядит на меня:
— Наверное, зато там звезды близко, да?
— Да…
— Косида, а Косида, ты на Фудзи лазил?
— Не-а!
— И я не лазил. Сейчас вот думаю, может, чего-то теперь из-за этого не понимаю…
Глава IX
Священные огни
О празднике возвращения душ умерших и рожденных в этот день чудаках, а также о языкознании Манаса, летающей кошке, бакланьей рыбалке и первом дыхании осени
Предчувствие Бона пронизывает воздух, щекочет ноздри первыми робкими дымками свечей и падает на плечи грустью начала конца лета…
О-Бон — праздник возвращения душ умерших. Время, когда семьи ожидают в гости духов предков. А для облегчения пути недели за две до 15 августа (времени Бона) для душ усопших готовят транспорт: смешных лошадок из огурцов и баклажанов, с воткнутыми снизу наподобие четырех ножек прутиками…
С 6 по 15 августа, в честь праздника О-Бон, в Наре жгут свечи и подсвечивают центральные храмы. Храмы стоят в парке с озерами, святятся и в озерах перевернуто отражаются. Очень пахнет деревом, дымом и оленями.
У старой
Другое поле заставлено бамбуково-огненными конусами, мостами, коридорами из бамбуковых прутьев с подвешенными к ним фонарями.
В нарский парк с подсветками я ездила много раз — с приятелями, чтобы вместе повеселиться, и одна — чтобы спокойно походить со штативом и заснять освещенные храмы на слайдовую пленку. Кроме того, я познакомилась с одной удивительной жительницей парка. Сначала я приняла ее за кошку — она мяукала на дереве. Бедная киса, подумала я, залезла и, наверное, боится слезть. Пойду погляжу — может, ей можно чем-нибудь помочь! Но при моем приближении бедная мяукающая «киса» слетела с дерева и, не прекращая мяукать, стала кружить надо мной, мягко взмахивая пушистыми крыльями. Да-да, это была сова.
А 16 августа мы поехали в Киото — смотреть, как в честь О-Бона на холмах будут зажигать костры в виде иероглифов. Вообще-то, таких иероглифов зажигают несколько, а на одном из холмов, в дополнение, устраивают еще огненную картинку корабля. Но мы поехали смотреть самый главный иероглиф, традиционный «даймодзи» [44] . Народу было ужасно много, но видно хорошо. Сначала на темном холме появляются дым и вспышки. Дым пока еще призрачно образует огромный контур иероглифа. Постепенно контур становится все ярче и краснее, как будто всплывает из темноты, дым исчезает и наконец — вот он, огненный «даймодзи» на холме!
44
Это иероглиф
Тосио Сакураи ухитрился родиться аккурат в О-Бон — 15 августа. Наверное, не много применений в жизни может найти себе субъект, явившийся в этот мир в день возвращения душ умерших. Реставрация тысячелетних храмов — не худшее из них.
Празднование сего знаменательного события и началось и закончилось странно, впрочем — вполне в духе профессора. Сначала мы поехали в научно-исследовательский институт реставрации Гангодзи — глядеть старые китайские слайды, знакомиться с обитателями и всякое такое прочее. Пока они там все трепались да расшаркивались, мы с Косидой не замедлили смыться. Через полчаса Сакураи нашел нас за потрясающим занятием — мы крутились возле полуистлевшего японского меча — какой-то нерадивый реставратор оставил его на рабочем столе, чем мы не замедлили воспользоваться. «Ага, — без всякого удивления констатировал Сакураи, — вот они! Где же они еще могут быть! Давайте вниз, там у них есть еще старый гонг и гроб десятого века!»