Японская молитва
Шрифт:
«…я не верю вам, что в багажнике был труп Белоус. Это труп неизвестной женщины…» Она так и сказала Медведкину, на что услышала, как приговор: «Но сегодня Тахиров сам опознавал тело своей жены…» Так кому же верить? Собственным глазам? Ведь она же сама видела паспорт на имя Белоус, где на нее с фотографии смотрела Нина. И паспорт не может быть фальшивым уже по той причине, что это единственная вещь из всего содержимого сумки Нины, которая представляла собой какой-то интерес, именно его Нина так тщательно
– К вам пришли…
Она подняла голову и увидела ненавистного ей Велькина. Он стоял по ту сторону клетки, куда ее посадили за убийства, которых она не совершала. (Но могла совершить… – пронеслось у нее в голове.)
– Кто?
– Вы же сами просили адвоката…
Она почувствовала, как волосы на ее голове зашевелились. Ее мелко затрясло. Ну, слава богу, теперь она не одна, и ее есть кому защищать.
Ее привели в кабинет, где за столом, откинувшись на спинку кресла и зажав между пальцами дымящуюся сигарету, сидела Собакина – крупная женщина с бледным лицом, наполовину закрытым очками.
– Ирина Васильевна?
Собакина, словно очнувшись, тотчас сорвала с себя очки и вперила взгляд своих проницательных глаз на Велькина, он тут же ретировался из кабинета. Они наконец-то остались вдвоем.
– Привет. Как дела? – адвокат криво усмехнулась и загасила сигарету в пепельнице. – Я вижу, что неважнецкие у тебя дела… Ты мне можешь рассказать, как ты очутилась в Лазаревском?
– Да. Но сначала я хочу поблагодарить вас за то, что вы приехали. Я чуть с ума не сошла от страха, когда в моей машине нашли труп женщины…
– Ладно, я уже здесь. Нам надо работать. Давай рассказывай… Я должна знать все, тогда мне будет проще строить защиту. Сама понимаешь – машина твоя, Белоус – жена твоего любовника Тахирова…
– Так эта женщина – Белоус? – спросила Лена помертвевшими губами. – Здесь не может быть никакой ошибки? Вы сами ее видели? Вы были знакомы с ней? Я не верю, что это она, та женщина – не Белоус, я точно знаю…
– Нет проблем – поедем и еще раз посмотрим. Я знала Милу, я много раз ее видела.
– А… Тахиров?
– Я так поняла, что вам собираются устроить очную ставку…
Спрашивать сейчас Собакину о том, жив ли Тахиров, означало допустить мысль, что он может быть мертв. Но это – новые вопросы, новые подозрения.
– Мне все равно… Но лучше бы мне устроить очную ставку с Белоус… Она представлялась мне Ниной, мы несколько дней были с ней вместе, жили в одном пансионе, потом она уснула, я залезла в ее сумку, где оказался паспорт на имя Белоус…
– Подожди-подожди, не так скоро… Так мы едем в морг?
– Да, конечно… По дороге мы можем заехать в мой пансион, чтобы пригласить для опознания Тамару, нашу хозяйку, она-то видела, с кем я жила…
– Ты хочешь сказать, что ты дружила с Милой, которая выдавала себя за кого-то другого?
– Именно!
Лена была счастлива, что Собакина схватывает все на лету.
– Тогда поехали. Велькин! – загремела, выглянув из кабинета
В морг поехали вчетвером: Велькин, Медведкин, Собакина и Лена. За Тамарой, понятное дело, заезжать не стали – не увидели в этом никакого смысла: Лена жила в пансионате сутки, а женщина, которую они ехали опознавать в морг, скончалась около недели тому назад.
– Могу я хотя бы узнать, от чего умерла эта женщина? – спросила в машине Лена.
– Это у тебя надо спросить… – бросил через плечо Велькин, на что Собакина вдруг шумно задышала, как если бы собиралась ответить ему в тон. Но не успела. Вместо Велькина Лене ответил, нарушая юридическую этику и закон, Медведкин:
– Она погибла от инъекции яда, но прежде ее усыпили сильнейшим снотворным, который, надо сказать, обнаружили на дне уже твоей сумки…
– Но я не пользуюсь снотворным.
– Правильно, ты заставляешь им пользоваться других, – не без ехидства заметил не скрывавший своего неприязненного к ней отношения Велькин, которого, скорее всего, злило, что Лена не ответила ни на один из его вопросов. Велькин был вспыльчивым, злопамятным и очень обидчивым человеком. Всю свою сознательную жизнь он искал способ, как заставить людей подчиняться ему, в общем-то, ничего собой не представлявшему человеку, и в конечном итоге нашел: выучился и стал следователем прокуратуры. Больше того, он в своем довольно-таки молодом возрасте уже успел познать вкус вседозволенности и тот сладкий трепет от сознания того, что его боятся. А боятся – следовательно, уважают, раз; верят в то, что от него многое зависит в этой жизни, два; стараются ублажить его, подкупая при каждом возможном случае, три. В городе его знают, ценят, боятся да еще и платят ему деньги. И при этом он искренне считает, будто избавляет город от преступников и вершит правое дело. И вдруг приезжает какая-то Собакина, – тьфу, пропасть! – которая орет на все отделение: Велькин!
Лена вошла в здание морга предпоследней – за ней следом шел Велькин, едва не наступая ей на пятки.
В небольшом, ярко освещенном помещении, где в глазах рябило от черных и белых квадратиков кафеля, которым были выложены все стены и пол, на металлическом столе прикрытое простыней лежало тело. Судмедэксперт в резиновых перчатках, отогнув угол простыни, приподнял ее, открывая взгляду присутствующих хрупкое женское тело, заметно тронутое следами разложения.
– Это не Нина, конечно! – вырвалось почему-то у Лены.
– Вы знали прежде эту женщину? – спросил Велькин официальным тоном, надеясь, что хотя бы здесь, перед лицом смерти, она не станет молчать.
Лена взглянула на Собакину, как бы спрашивая ее, отвечать или нет. Та покачала головой, и Лена промолчала.
– Хорошо, тогда мы спросим об этом у другого человека. Я к вам обращаюсь, Ирина Васильевна…
– Да, это Мила Белоус. Вне всякого сомнения. Бедняжка…
– Вот и отличненько! – забывшись, где он находится, радостно воскликнул Костя Велькин. – Медведкин тоже ее опознал, да и муж… Кстати… – Велькин вдруг кинулся к двери, и все услышали, как он позвал: – Тахиров!