Японский козырь Сталина. От Цусимы до Хиросимы

Кошкин Анатолий Аркадьевич

Тем временем беспокойство японского правительства и верховного командования по поводу возможной перспективы вступления в войну СССР усиливалось. Становилось ясно, что предпринятый через Хироту неофициальный зондаж советской позиции себя исчерпал. Необходимо было предпринять решительные шаги с тем, чтобы установить контакт с лидерами СССР, перейти от осторожного дипломатического зондирования к прямому политическому диалогу с высшими советскими руководителями.

10 июля Того на заседании кабинета министров после соответствующих консультаций с младшим братом императора Такамацу, председателем Тайного совета Хиранумой и премьер-министром Судзуки предложил направить в Москву в качестве специального посла императора бывшего премьер-министра Японии князя Ф. Коноэ.

Согласие самого Коноэ на такую поездку Того получил 8 июля во время личной встречи.

Правительство согласилось с предложением министра иностранных дел. 12 июня поездку Коноэ в Москву официально санкционировал император Хирохито ^{549} . Вслед за этим Того направил в Москву послу Сато срочную телеграмму, в которой сообщал о принятом решении и поручал посетить Молотова и поставить вопрос о желании Токио направить в Советский Союз специального японского представителя.

Однако среди японских лидеров не было достигнуто согласия по главному вопросу — с чем должен был направиться в Москву Коноэ. Между военным министром, с одной стороны, и министром иностранных дел — с другой, возник спор по поводу перспектив Японии в войне. Военный министр утверждал, что «пока речь не идет о поражении Японии». Его оппоненты же считали, что «необходимо проявить заботу и на случай наихудшего развития ситуации» ^{550} .

Учитывая эти разногласия, Коноэ не пожелал связывать себя той или иной позицией и заявил: «Мне не нужны никакие инструкции, я намерен ехать без заранее принятых решений. Я намерен по итогам поездки в Москву непосредственно передать императору то, что думает Сталин» ^{551} .

Мнение противников безоговорочной капитуляции было учтено при составлении послания императора, которое надлежало доставить в Москву. В нем в общих словах говорилось о стремлении императора «положить скорее конец войне». Указывалось, что ввиду требования США и Великобритании о безоговорочной капитуляции, Япония вынуждена вести войну до конца, что неизбежно приведет «к усиленному кровопролитию». В заключение послания император «изъявил пожелание, чтобы на благо человечества в кратчайший срок был восстановлен мир». Необычность послания императора состояла в том, что оно никому не было адресовано.

13 июля Того предложил Малику встретиться, однако советский посол, сославшись на недомогание, предложил направить в японский МИД советника посольства Анурова.

Из телеграммы Малика в НКИД СССР от 13 июля 1945 г.:

«По возвращении Анурова из МИДа он по моему поручению ответил Андо (работник МИД Японии. — А.К.),что если будет сочтено возможным, чтобы Андо посетил посла, лежащего в постели больным, то Андо может прибыть в квартиру посла после 2 часов дня; МИД, конечно, согласился. Андо прибыл и, сидя у моей постели (я в это время лежал в постели), изложил по поручению Того следующее заявление: “Его Величество император Японии Высочайший принял решение о командировании принца Коноэ в Москву с личным письмом императора, в котором изложен вопрос окончания войны Японией и для того, чтобы лично обсудить с Советским Правительством этот вопрос.

Одновременно японский посол в Москве Сато сделает заявление по этому вопросу непосредственно Советскому Правительству. Министр поручил просить господина посла в свою очередь известить об этой миссии Коноэ свое правительство и оказать необходимое содействие”.

На вопрос, в чем конкретно выразится миссия Коноэ, Андо указал, что в первую очередь передать пожелание императора об окончании войны, изложенное в специальном письме, и, во-вторых, обменяться мнениями с Советским правительством по этому вопросу.

На замечание, чем вызвано подобное обращение к Советскому Союзу, и какова его роль должна быть по мнению японской стороны — посредника между воюющими странами, что ли? — Андо ответил: “Полагается, что Советское Правительство имеет свое мнение по этому вопросу, а миссия

Коноэ изложит мнение и пожелание императора. Мнение японской стороны о роли Советского правительства в этом вопросе находится еще в стадии решения, и я не могу сейчас Вам изложить этого. Я еще не выслушал мнение министра об этом”. Наше уточняющее замечание: “Я понимаю так, что господину Андо поручено министром иностранных дел Японии господином Того передать мне пожелание Его Величества императора Японии послать в Москву с особой миссией и личным письмом императора Его сиятельство князя Коноэ. Вопрос пока в этой стадии. Так ли это?” Андо ответил: “Да, точно так. Император вкладывает в эту миссию цель ведения переговоров об окончании войны”, — добавил он.

Я просил Андо передать министру, что при первой возможности уведомлю свое правительство об этом пожелании императора.

Андо в заключение заметил, что нечего и говорить о том, что японское правительство относится к этому мероприятию сугубо конфиденциально и просит Советское правительство понимать это пока только так.

Я ответил, что это, конечно, само собой разумеется» ^{552} .

Одновременно 13 июля посол Сато посетил заместителя наркома иностранных дел СССР С.А. Лозовского и вручил ему письмо на имя Молотова, в котором сообщалось о желании японского императора направить в СССР князя Коноэ в качестве своего официального представителя. При этом было передано и вышеупомянутое письменное послание Хирохито о стремлении «положить конец войне». К этому времени советское правительство было официально проинформировано послом Сато о готовности и желании японского правительства «идти на заключение соглашения вплоть до пакта о ненападении» ^{553} .

Согласие на приезд Коноэ в Москву в качестве специального посланника японского императора означало начало официальных переговоров Москвы с Токио. Сталин же счел целесообразным уклониться от любых контактов с официальными представителями японского правительства. Передать точку зрения советского правительства по поводу миссии Коноэ было поручено Лозовскому. 18 июля он направил послу Сато письмо следующего содержания:

«Уважаемый г-н посол,

Настоящим подтверждаю получение Вашей ноты от 13 июля и послания императора Японии.

По поручению Советского правительства имею честь обратить Ваше внимание на то обстоятельство, что высказанные в послании императора Японии соображения имеют общую форму и не содержат каких-либо конкретных предложений. Советскому Правительству представляется неясным также, в чем заключаются задачи миссии князя Коноэ.

Ввиду изложенного Советское Правительство не видит возможности дать какой-либо определенный ответ по поводу миссии князя Коноэ, о которой говорится в Вашей ноте от 13 июля.

Примите, г-н посол, уверения в моем весьма высоком уважении» ^{554} .

Хотя из сообщения советского правительства было ясно, что Москва стремится уйти от ответа о приеме специального посланника японского императора, в Токио восприняли занятую Москвой позицию не как окончательную, а как промежуточную. Было принято решение положить конец дипломатическим недомолвкам и иносказаниям и прямо сообщить о желании японского правительства просить посредничества советского правительства с целью окончания войны на определенных условиях. 25 июля по поручению Того посол Сато информировал Лозовского о задачах миссии Коноэ, указав, что речь пойдет о «прекращении кровопролитной войны». Однако об условиях и процедуре окончания войны вновь ничего сказано не было. Сато лишь просил «выслушать Коноэ». О содержании этого запроса японского правительства Лозовский следующим образом информировал посла Малика: «Принял Сато 25 июля. Он заявил, что поскольку Советское правительство не дало определенного ответа на послание императора, так как “ни в задачах миссии Коноэ, ни в послании императора не содержится что-либо кoнкpeтнoe”, то он хочет довести до сведения Советского правительства следующее: