Ярлыки
Шрифт:
Из машин выходили манекенщицы, редакторы, фотографы, стилисты и некоторые модельеры, которые не были заняты на репетициях своих показов. Места за столиками на тротуарах были заполнены, разговоры не смолкали. Французских и английских коллег приветствовали недавно прибывшие американцы. Друзья, которые летели из Нью-Йорка разными рейсами, кидались друг к другу так, как будто не виделись годами. Рассыпались поцелуи. В течение этих восьми парижских дней каждый становился достаточно дружелюбным, чтобы коснуться щекой, поцеловать воздух, а затем вернуться к сплетням за своим столиком.
– Английская «Мода», французская «Мода», американская
– Австралийская «Мода», – сухо бормотал в ответ Уэйленд.
Они заняли столик в конце огромного зала, продолжая беседовать. Уэйленд оглядел кафе и заметил:
– Если сегодня вечером здесь бросить бомбу, мир моды исчезнет. Завтра все будут носить дерюгу.
– И все равно будет соревнование среди женщин, чья дерюга элегантнее, – ехидно заметила Корал. Она огляделась вокруг.
– Корал, дорогая! – Первый парижский поцелуй был запечатлен на ее щеке Алексом, фотографом, которого они пригласили в помощь Дэвиду Бейли.
– Что ты думаешь, Алекс? – спросила она. – Старомодный сезон?
Алекс очаровательно пожал плечами, тряхнул длинными мягкими волосами.
– Они говорят, что коллекция Филиппа Ру будет… – Он заколебался, – inattendu.
– Неожиданной? – перевела Корал. – Неужели за спиной победителя Майя?
Уэйленд вздохнул.
– Хорошо бы она присоединилась к нам сегодня. Официант низко наклонился к ним и терпеливо выслушивал, как Уэйленд объяснял, чего он хочет.
Многие посетители кафе подходили к столику Корал, чтобы поприветствовать ее в Париже. Она махала рукой тем, с кем была в хороших отношениях, и не обращала внимание на всех других, которые поворачивались в ее сторону. Было много поцелуев и тостов. Обменивались сплетнями. К концу вечера с трудом можно было найти модельера, модель или редактора, чью репутацию оставили бы в покое. Лишь имя Филиппа Ру произносили с уважением. К полуночи Корал достаточно нацарствовалась. Ослабевшая от перелета и водки, она уцепилась за руку Уэйленда, чтобы дойти до ожидавшей их машины. Они высадили Колина у его скромного отеля и поехали в «Крийон».
– Боже, Париж так красив, так романтичен, – сказал ей на ухо Уэйленд, когда они ехали вдоль бульваров. – Просто преступление не влюбиться здесь.
– Заткнись, Уэйленд, – оборвала его Корал. Но сама она чувствовала то же самое. Это было бы преступление. Она начинала чувствовать, впервые в своей жизни, что мода – это не единственная стоящая вещь в этом мире. Она смотрела в окно на парижские огни и внезапно почувствовала себя очень одинокой.
В большинстве коллекций есть один или два ансамбля, которые доставляют массу хлопот. Филипп Ру распарывал кремовый твидовый костюм шесть раз, сшивал его снова и все-таки чувствовал, что что-то не так. Он чуть не поддался панике, которую переживает каждый парижский модельер, когда поздно что-либо менять в коллекции. Несмотря на это и на то, что по всему салону, к очевидному неодобрению мадемуазель Жозефины, бегали модели в нижнем белье, а мастерская была забита стульями, которых едва хватало для утомленных работниц, Филипп, казалось, был в своей стихии. Он находился в мастерской или в студии с восьми часов утра. И он все еще был здесь, когда в десять или в одиннадцать вечера Майя просунула голову в дверь, чтобы попрощаться. Ру стоял, склонившись над каким-то неподдававшимся жакетом. Он
За три дня до дебюта коллекции Филипп разыскал Майю.
– Утром мне звонила твоя мать, – сказал он. – Стефани здесь не было, так что я вынужден был взять трубку. Она попросила меня сегодня вечером принести ей в номер три костюма.
– О нет! – Майя почувствовала, как ее лицо заливает краска. Он посмотрел на нее со смешанным чувством интереса и изумления. – Я ее еще даже не видела! – Как это типично для Корал – ожидать особенного к ней отношения. – У нее не было никакого права просить тебя об этом, Филипп. Пожалуйста, не думай, что ты должен это сделать из-за меня. Мне позвонить ей?
– Я позвонил Стефани, когда она была еще дома. Она сказала, что журнал твоей матери самый значительный в Америке. Если ей понравится моя одежда, значит, это успех. Я должен пойти. Я польщен ее интересом ко мне.
Глаза Майи внезапно загорелись, и, сама того не желая, она схватила Филиппа за руку.
– О нет! Нет, Филипп, неужели ты не понимаешь? Ее интересует не твоя одежда! Это ее способ вмешаться в мою жизнь!
Он нахмурился.
– Неужели люди могут быть таким мелкими? Это возможно?
Она смущенно отпустила его руку.
– На протяжении двух лет мы с ней даже не разговаривали, – призналась Майя. – Она позвонила мне, когда прилетела, и сказала, что хочет, чтобы мы стали друзьями.
Он с грустью покачал головой.
– Может быть, твоя мать хочет быть твоим другом, чтобы заинтересоваться мной, твоим работодателем? – Он похлопал ее по руке и улыбнулся своей Чудесной улыбкой. И пошел дальше, занятый уже другими мыслями.
Как только она дошла до телефона в офисе Стефани, то позвонила Уэйленду, разыскав его в ресторане, где он завтракал в одиночестве.
– Что она делает, Уэйленд? – закричала она. – Она хочет показать, насколько влиятельна? Обращается с Филиппом, как с посыльным!
Он успокоил ее.
– Она всегда так себя ведет, особенно с молодыми модельерами. Она хочет обставить другие журналы. Мода так много значит для нее. Это для нее – все, помни, это вся ее жизнь!
– Я не знаю… – Майя играла стопкой приглашений на столе Стефани. – Я почему-то чувствую, что если бы я не работала здесь, то ей бы и в голову не пришло беспокоить Филиппа.
День прошел очень быстро, и в шесть часов вечера Филипп прошел мимо нее по коридору, неся в руках три костюма, упакованных в пластиковые пакеты. Она смотрела через окно, как он складывал все это в свою маленькую черную машину, припаркованную возле дома. Может быть, ей следовало поехать с ним, подумала она, чтобы защитить его от насмешливой улыбки своей матери.
– Я вернусь через час. – Она услышала, как он сказал это Жозефине, но двумя часами позже в студии сидели, позевывая и попивая кофе, четыре модели, Стефани, Жозефина и Майя. Они хотели в семь часов вечера еще раз просмотреть коллекцию, и многие мелкие вопросы требовали присутствия Филиппа. Жозефина начинала терять терпение, мучаясь ревностью, как понимала Майя. Жозефине не хотелось, чтобы Филиппа подманивала влиятельная американская издательница, и не имело никакого значения, что это была мать Майи. Но ничего не оставалось делать, лишь ждать…