Ярмарка теней (сборник)
Шрифт:
— Почему я так думаю? — переспросил я. — Да хотя бы потому, что «я знал ее, как можно знать себя, я ждал ее, как можно издать любя». Это я о вас!
— Хорошо! Давайте встретимся, где вам удобно… Как мы узнаем друг друга?
— О, не беспокойтесь! Мы узнаем друг Друга в любой толпе в первую же секунду.
Я тут же осекся. Незачем переигрывать. Он этого не любит. Но было уже поздно.
— Что вы хотите этим сказать? — Опять в его голосе появилось недоверие.
Есть синий вечер, он напомнит,
Но даст забыть, не даст уйти.
Пот так рабу в каменоломне
Цепь
Я процитировал строфу стихотворения, которое он написал еще студентом и никогда никому не показывал. Трубка молчала.
— Итак, где и во сколько? — наконец спросил он. Вот молодчина! А я и не знал, что он такой молодчина… Сейчас очень волнуется, я это знаю, но какой спокойный голос! Какой бесстрастный!
–
— Вечер у вас свободен?
— Только до семи часов.
Интересно, куда он собирается?… Наверное, что-нибудь важное. Иначе он бы забросил для меня все дела. Я-то знаю! Он любопытен до невозможности.
— А если сразу же после работы? У вас дома… Мама куда-нибудь уходит?
Я хотел сказать «ваша мама», но не смог и сказал просто «мама».
— Приходите в пять часов. Вы, надеюсь, знаете, где я живу?
— Да, знаю.
— Я почему-то так и подумал. Итак, в пять?
— Да, в пять. Спасибо. До свидания! Вы молодчина!
Мы оба, он и я, все еще не можем прийти в себя. Я смотрю на свою квартиру, оглядываю каждую вещь. Все здесь интересует меня. Обои и картины, которые написаны мной, мои книги и скульптура, выполненная моим другом. Как на величайшее чудо, смотрю я на мамину швейную машину, накрытую кружевной салфеткой, и на телевизор, на котором развалился, закрыв экран пушистым хвостом, мой старый рыжий кот. Я почти не нахожу здесь перемен. Может быть, потому, что я покинул эту квартиру только вчера? Но ведь вчера она была на семь месяцев старше, чем та, в которой я очутился сегодня!
Ничто не поразило меня больше, чем моя квартира. Может быть, потому, что в ней был он? Он? Я говорю «он», как будто бы это другой отдельный от меня человек… Впрочем, действительно другой и отдельный! Кто же из нас более реален, более на своем месте: он пли я?
— Боюсь, что мы сейчас думаем с вами об одном и том же, — говорит он, как-то вымученно улыбаясь.
— Да, вероятно… Кстати, почему мы говорим друг другу «вы»? Ведь мы… Во всяком случае, мы ближе, чем самые кровные близнецы.
— Да, черт возьми! Я никак не сформулирую… Вертится на языке и не дается! Минуточку… Мы с вами… Мы с тобой одно и то же лицо при условии движения во времени. Но одновременно мы можем существовать лишь раздельно! Улавливаешь суть?
— И это ты говоришь мне? Яйца собираются учить курицу?
— Та-та-та! Мы, кажется, хорохоримся? — В его глазах прыгают веселые чертики. — Идею о переносе в прошлое разработал я, а ты ее только претворил в жизнь.
Я даже сел от такой наглости. Но, подумав хорошенько, я нашел в его мысли известный резон. Более того, я даже придумал, как обратить против него его же оружие. Он хотел еще что-то сказать, но я опередил его:
— Стоп,
Он рассмеялся. Ну разве он не молодчина? Я просто влюбляюсь в него. Эх, если бы можно было всегда остаться так, вдвоем. Я так мечтал о брате! Но он мне не брат…
— Старость еще не очень потрепала тебя. Сметка есть! — Он похлопал меня по плечу. — Великолепная мысль! Не худо бы ее развить… Где осталась установка?
В зале, на факультете. А что?
— Я мыслил ее с углом инверсии в четыре сотых секунды. Как ты ее сделал?
— У меня, то есть у тебя, в расчеты вкралась ошибка. Не совсем точно раскрыта неопределенность — бесконечность на бесконечность.
— Почему не точно? По правилу Лопиталя!
— Оно здесь неприменимо. Я использовал метод Ферштмана. Получился угол в пятьдесят две тысячных.
— Но это все равно… установка на одного челвека. Жаль!
— Что жаль?
— Если бы мы могли отправиться на год назад вдвоем… Мы попали бы в тот момент, когда ко мне, то есть к нему, вернее ко всем нам, пришла эта идея Каково?
— Здорово! Великолепная мысль. Нас бы стало трое! Три мушкетера!
— Вернее: бог-сын, бог-отец и бог — дух святой! Трое в одном лице.
— А с тобой неплохо работать! — Я жадно всматривался в его лицо, пытался уловить те необратимые изменения, которые принесло мне время.
— С тобой тоже хорошо, — в его голосе я почувствовал нотку нежности. Он тоже пристально рассматривал меня. Еще бы! Ему предстояло стать таким через семь месяцев. Кому не интересно!
Мы замолчали. Я не думал, что эта встреча так потрясет меня. Я представлял себе все совершенно иначе. Мне казалось, что я буду сверкающим посланником: из будущего, мудрым и блестящим, как фосфорическая женщина. Буду поучать, советовать, а «он» будет ахать и восхищаться, закатывать глаза и падать в обморок. А он вот какой! И это только естественно, только естественно. Действительность, как всегда, оказалась самой простой и самой ошеломляющей. Мудра старушка природа, мудра! Что ей наши гипотезы?
— Послушай, старина, а не поесть ли нам? — Он первым нарушил молчание.
— Впервые за все время я слышу от тебя разумные слова. Что у тебя сегодня на обед, Лукулл?
— Суп с фасолью, заправленный жареной мукой с луком… Отбивная с кровью, я жарю в кипящем масле — три минуты с одной стороны и три минуты с другой. Твои вкусы, надеюсь, не изменились?
Он замолчал, как видно припоминая.
Я проглотил слюну. Мне чертовски захотелось поесть.
— Да! — продолжал он. — Компот из сухофруктов, и я купил еще баночку морского гребешка.