Ярополк
Шрифт:
– Девятой.
– В семье, что ли, девятый?
– Ага!
– Ну, приходи! Будь у меня первым.
Льстя убитому горем Свенельду, Ярополк приказал у себя на дворе выкопать очень глубокий колодец. Три конца толстых веревок лежали на срубе. Поднявшего десятипудовую бадью брали в гридни. Поднявших бадью с половиной веса – в дружину. Третья бадья, трехпудовая, была для наращивания силы.
Смотром новобранцев занимался Варяжко.
В тот день недалеко от сруба повелением князя врыли высоченный столб. Как дело кончили,
– В гридни попадают один из двадцати, – сказал Варяжко, окидывая взглядом немногих, кто еще не прошел испытания. Увидел вдруг Девятого. – А ты здесь зачем?
– Велением великого князя! – дерзко ответил юноша.
Варяжко оглянулся на Ярополка, пожал плечами:
– Ну, подходи. Какую для тебя бадью ставить? Небось наибольшую?
– Наименьшую.
Варяжко хмыкнул и прицепил к барабану трехпудовую, игровую бадью. С натугой, с передыхами, Девятой достал-таки груз из колодца.
Варяжко вопросительно смотрел на Ярополка.
Тот указал на двух парней, поднявших пятипудовые бадьи.
– Пусть вдвоем тянут самую тяжелую, да подцепи туда же еще наименьшую, – распорядился Ярополк.
Парни, обливаясь потом, начали подъем, и было видно – не сдюжат.
– Девятой, помогай! – крикнул князь.
Тонкорукий юноша кинулся на помощь, и страшная тяжесть покорилась троим.
– А теперь, – распорядился Ярополк, – залезь-ка ты, Девятой, на этот столб, да поскорее.
Девятой скинул чуни, опрометью взбежал на высоченный столб да еще и уселся на нем.
– Ну, что ж, – сказал князь. – Пусть другие сделают то же, что и Девятой.
Получился конфуз. Самая малая часть с грехом пополам, елозя по столбу, выдержала испытание.
– Берем, Варяжко, Девятого? – спросил Ярополк воеводу.
– Вроде в лесную сторону собираемся, – сказал Варяжко. – Пригодится этакий лазальщик.
Ярополк посмотрел на Свенельда. Губы у старика сложены горько, в глазах пусто, сказал, опуская голову:
– Ушло мое время.
Вздохнул князь:
– Нечем мне тебя порадовать, великий ты мой воевода. Вот разве Баян сыщет в дремучем бору вещее слово? Может, от слова оживешь?
– Месть – моя жизнь. Доживу до дня мщения, и все мои земные дела будут кончены, – сказал Свенельд, взгляд его был мутен, тьма стояла на дне души.
Чего не ведают князья
После теплого дождя пошли расти боровики да лисички.
Баян и Синеглазка отправились по грибы. Корзину через плечо для грибов, для ягодок лукошко.
– Синеглазка! – звал радостно Баян, стоя на золотой от лисичек поляне.
Синеглазка, оставив такую же поляну, прибегала к мужу, ойкала! Он ловил ее губы, и она целовала, распахнув глаза, и в этих глазах был свет и дивное изумление.
Бор порадовал их грибами и выпустил на приволье,
Из воды всплывали золотые кувшинки, подставляя свои чаши солнцу. И вот уже на воде сверкала сокровищница. Это была сокровищница солнца, чудо из чудес. Баян кинулся искать глаза любимой, чтобы найти в них тот же восторг, а два восторга – счастье.
Вдруг услышали они тревожное кряканье утки. Увидели, как, растопырив крылья, заслоняет бедная птица своих крошечных птенцов, а над камышами лениво летит к добыче огромный сип.
– Пошел! Пошел! – сорвала с себя платок Синеглазка.
Сип сердито замахал крыльями, подался в сторону от утиного семейства.
– Ишь кого обижать взялся! – кричала на хищника Синеглазка, и грозная птица нехотя, но отлетала-таки прочь все дальше и дальше.
– Послушался, – радостно вздохнула Синеглазка, и ее нельзя было не поцеловать.
«Где же ты, вещее слово?» – думал Баян. Ему было легко и радостно. Какие уж тут слова, когда вокруг сердца радуга.
В кустарнике на сухом бугре Синеглазка и Баян встретили семейство перевязок [109] . Ушастые, с двойной полосой по верху голов, по ушам, над глазами, через всю мордочку, зверьки смотрели на людей из травы, пушистые хвосты играли над их спинками.
– Спрячемся! – предложила Синеглазка.
Они укрылись за бугорком.
Малыши перевязок тотчас забыли о людях, принялись тормошить друг друга, но родители остались на месте, голова к голове, смотрели, куда подевались двуногие великаны.
109
…перевязка… – зверек семейства хорьков.
– У них любовь, – сказал Баян, целуя Синеглазку. – Как много в мире любви! Лю-бовь! Не оно ли?
– Что?
– Вещее слово.
– Любовь?
– Лю-бовь.
Они прошли через гудящий пчелами луг.
– Какой нынче выпас! – обрадовалась Синеглазка.
– Цветы – любовь, пчелы – любовь. – Баян увидел впереди опушку, поросшую кипреем. – Пошли!
Он помог снять корзину Синеглазке, снял свою. Поцеловал суженую, подвел к цветам.
– Дарю тебе сокровенное, семейное…
Снял розовое пламя с кипрея, передал в руки Синеглазке. Она держала огонь бережно, затая дыхание смотрела через пламя, шепнула:
– Баян!
И вернула ему огонь, а он – цветку.
И обняла она его, и они любили, радуя любовью небо, землю, ярый кипрей.
– Любовь – вещее слово, – сказал Баян Синеглазке.
– И сама любовь – вещая.
– Чего же тогда искал Благомир?
– Он ведь для князей искал, – сказала Синеглазка. – Для князей жизнь – война, любви не ведают.