Ярослав Галан
Шрифт:
А когда-то у этого края было славное прошлое.
В старинном Белзе сидел основатель города Сокаля русский князь Симеон, поведший свои полки под Грюнвальд громить немецких крестоносцев. Княжескими столицами были расположенные в округе Холм, Владимир-Волынский, Луцк и, наконец, лежащий на юге, на буграх Расточья на водоразделе Европы, седоглавый красавец Львов, основанный под Княжьей горой великим воином, дипломатом и собирателем червоннорусских земель князем Данилой Галицким для своего сына — князя Льва.
Но померкла на несколько веков в лихолетье новых нашествий, распрей и междоусобиц былая слава Червонной Руси. Спасенные некогда от
Друзья во Львове впоследствии узнали о жизни Ярослава на Волыни из его очерка «В Луцке, городе воеводском»: «Возле полицейского участка стена к стене гимназия стоит. Дом небольшой, одноэтажный, а воздух в классах — один вздох на ученика (гимназия ведь украинская). Проедет по улице телега, налетит ветер, и облако пыли с шумом ворвется сквозь окно в класс… Школа — как молчаливый погост…»
Как жить? Как преподавать, чтобы не «поссориться с начальством» — панами из Волынской окружной школьной куратории, для которых он, Галан, — всего лишь подозрительная, симпатизирующая красным личность?
Нет, он, Галан, отбросит и сейчас же забудет все то, что ему вдалбливали в куратории, отправляя его «на учительство». Он объявит войну господствующей системе преподавания.
Педагогические взгляды Галана нашли отражение в статье «Так растут побеги», посвященной средним школам в панской Польше.
Галан смеется над схоластическим методом, требующим, чтобы ученик усваивал псевдонауку и мог пробубнить несколько молитв «и перечислить по порядку всех королей от первого до последнего». Он говорит о классовом неравенстве, которое искусственно и официально поддерживается в школе. Детей сортируют. В отдел «А» попадают дети буржуазии, духовенства и бюрократии. В отдел «Б» идут плебеи — дети крестьян, рабочих и мелких служащих. Галан, сам испытавший на себе все «прелести» иезуитского воспитания, не мог смириться с засильем церковников в школах. Галан требует сократить программы по греческому и латинскому языкам, которые в тридцатые годы в польских гимназиях стали средством отрыва учащихся от социальной жизни и общественных наук. В статье беспощадно осуждаются телесные наказания в школах, воспитание шовинизма и низкопоклонничества. «Поп одной львовской школы, — пишет Галан, — нашел новую систему воспитания… учеников поднимать за ухо до своей бороды. Эпитеты хам, свинья, стерва, каналья „сопровождают“ учеников до старшего класса».
Для любого учителя самое святое — любовь и память учеников. Она отражена на страницах, через много лет написанных теми, кого Ярослав Александрович выводил в жизнь. «Под руководством подпольного Волынского обкома партии, возглавляемого стойким большевиком тов. Бойком, которого позднее зверски замучила луцкая дефензива, — вспоминает бывший ученик Галана А. Гордовский, — Ярослав Галан проводил большую пропагандистскую работу не только среди учителей сельских школ, но и среди учеников. Часто Ярослав Александрович рассказывал нам о вольной и счастливой жизни советских людей, о величественных успехах государственного и культурного строительства в Советском Союзе».
Другой
Во всяком случае, безработица луцким полицейским детективам явно не грозила.
Галан мечтает встретиться с Горьким, который в это время жил на Капри. Он знает, что осенью 1928 года после поездки по Советскому Союзу Горький возвратился в Сорренто, и специально приурочивает поездку в Италию к зиме 1928–1929 годов. Своим попутчиком Галан избрал товарища еще по совместной учебе в Венском университете, преподавателя Луцкой гимназии Б. Кобылянского.
Желание познакомиться с Горьким было так велико, что Галан решился на путешествие, почти не имея на это средств. «Он рассказывал, — вспоминает М. А. Кроткова-Галан, — что в последнее путешествие (в Италию. — В.Б., А.Е.) он пустился с такой минимальной суммой денег, что не имел возможности платить за гостиницу и ночевал на улице. А обратно ехал двое суток, не имея даже куска хлеба».
«С 20 декабря 1928 года по 15 января 1929 года писатель Я. Галан был в Италии, — вспоминает Б. Кобылянский. — Цель путешествия — посещение Горького на острове Капри. Мне известно это как его товарищу по совместной учебе в Венском университете, а также по совместной работе в Луцкой гимназии. Отсюда (г. Луцк) мы отправились (20/XII 1928 г.) в Италию».
Подтверждение свидетельства Кобылянского находим в письмах М. А. Кротковой-Галан: «Галан особенно восхищался Капри». «Жив товарищ Галана (имеется в виду Б. Кобылянский. — В.Б., А.Е.), с которым он ездил в 1928 году в Италию. Они ездили с целью увидеть Горького. Галан ездил в зимние каникулы, которые тогда длились три недели, — они включали украинское и польское рождество».
Увидеться с Горьким Галану не удалось: Алексей Максимович на несколько дней выезжал с Капри, а Галан и Кобылянский не имели возможности задержаться в Италии более или менее продолжительное время, чтобы дождаться его.
Дела требовали возвращения в Луцк.
Атмосфера в Луцке и так была накалена до предела.
Во-первых, полицейские ищейки пронюхали, что Галан не только создал революционный кружок из учащейся молодежи, но наладил его постоянную связь со львовским подпольем.
Во-вторых, Галан поставил свою подпись под «Декларацией западноукраинских пролетарских писателей», опубликованной во Львове и вызвавшей взрыв ярости в Волынской окружной школьной куратории.
В-третьих, воеводе Юзефскому, фактическому хозяину сих благословенных богом мест, надоело выслушивать еженедельные рапорты господина полицейского, начинающиеся неизменными словами: «Как я уже вам докладывал в прошлый раз… Ярослав Галан снова…» (далее следовало, как правило, длительное перечисление преступных акций крамольного учителя).
В-четвертых…
Их было великое множество — «во-первых», «во-вторых» и «в-третьих»… Петр Козланюк писал, что достаточно было и одного такого «во-первых», чтобы «министерство просвещения уволило Галана с учительской должности».
Галан и сам чувствовал, что конец его «блистательной» педагогической карьеры близок.
Так оно и случилось, когда в один из дней ему в самой грубой форме приказали явиться «по начальству».
Его ни о чем не расспрашивали. Лишь коротко и официально уведомили: