Ярослав Галан
Шрифт:
Отношение Петерсона к Бентли лучше всяких слов говорит о мировоззрении последнего: он союзник майора, а не враг его.
Ломка сложившегося годами мировоззрения — трудный и длительный процесс.
«Дома нам говорили совсем другое», — вспоминает журналистка Норма, приехав в Европу. Норма могла бы пойти по пути продажных журналистов, где ее ждали блестящая карьера и богатство. Но она выбрала другую дорогу, и не только потому, что знает, «где начинается компетенция всякого порядочного человека», — она понимает, что петерсоны и бентли — враги не только России, но и американского народа.
Галан
Галан протестовал против тех критиков его пьесы «Под золотым орлом», которые предлагали сделать в драме «хэппи-энд», «счастливый конец» и предлагали «воскресить» Андрея Макарова.
«Что значит: воскресни Макаров, — писал Галан переводчику пьесы в 1948 году. — Это значит, во-первых, легкомысленно снизить большую, важную тему и свести ее к мелодраме со счастливым концом». Галан не согласился на подобную переделку пьесы. Он выше всего ставил правду жизни, без которой не может быть настоящего искусства.
Пьеса «Под золотым орлом» по праву прочно вошла в репертуар отечественных и зарубежных театров.
Тревога Галана стала тревогой миллионов.
Полевому запомнился в Нюрнберге и такой разговор: «Когда мы расходились по своим комнатам, я все-таки еще раз сказал:
— Будьте осторожны, Ярослав. Берегите себя.
— Я коммунист, — ответил Галан. И добавил: — Время для благодушия еще не наступило».
«Легче было бы в рукопашной!..»
Против апостолов предательства
Земля, похожая на комья красноватой глины. На тропинках, грязных досках, у кольев с колючей проволокой — серебристые хлопья. Словно серый снег с этого тусклого, плачущего неба посыпал чахлую траву.
Человеческий пепел! Серебристые от человеческого пепла тропинки! Порыжевшая от человеческой крови земля! Двести тысяч женщин, стариков, детей в волчьих ямах. Долина смерти…
— Ярослав, смотри, твой крестник, — спутник Галана поднимает с земли грязный газетный листок. На нем слова: «объединение», «великий гуманизм», «во имя Иисуса».
Шептицкий! Галан отбрасывает газету на землю, припорошенную человеческим пеплом.
Еще в тридцатые годы в журнале «Викна» Галан назвал львовского митрополита Шептицкого, одного из вдохновителей националистических банд, «мутителем святой водички». С тех пор ничего не изменилось. «Святой отец» продолжал благословлять гестаповских выкормышей.
Советская Армия, перемалывая гитлеровские дивизии, шла на запад, и то, что открывалось покрасневшим от бессонницы солдатским глазам, переворачивало человеческую душу. Страшным кошмаром преследовали тогда Галана картины Яновского концентрационного лагеря.
Через несколько дней он рассказал об этой «Долине смерти» и о зверствах фашистов людям, переполнившим зрительный зал Львовского театра оперы и балета. Это был вечер в память жертв Львовского гетто.
Когда к преемнику Шептицкого — ныне кардиналу — Иосифу Слипому пришли члены Государственной комиссии по расследованию фашистских зверств с предложением подписать протокол, митрополит категорически отказался, ссылаясь на свою неосведомленность в этих делах и… «на отсутствие достоверных сведений».
— Об этом нельзя не писать, — говорил тогда Галан. — Преступно не говорить! Взять бы за шиворот и притащить туда, к тем рвам, некоторых «демократов», пишущих сейчас о милосердии к эсэсовцам!
Напряженным, побледневшим, сосредоточенным вернулся он во Львов. Не затихал приглушенный стук машинки в его кабинете, заваленном документами, выписками, книгами. На его столе — «Легенда об Уленшпигеле» Шарля де Костера. Галан ясно видел, как под дождем по тревожным дорогам Фландрии идет человек, поднимая на бой гордый, свободный народ. «Пепел Клааса стучит в мое сердце», — говорит Тиль. Пепел яновских могил стоял перед глазами Галана осенью 1944 года, яростно стучал в его сердце. Слова, гневные и жгучие, насмерть разящие националистическое отребье, ложились на бумагу.
Когда в августе 1944 года Советская Армия, победоносно завершив бои за Львов, прогнала гитлеровцев прочь с последних клочков украинской земли над Западным Бугом и в Прикарпатье, крестьянство западных областей Украины, преодолевая жестокое сопротивление кулачества, клерикалов, националистов, постепенно становилось на путь сплошной коллективизации. Ярослав Галан считал своим долгом в те дни показать освобожденным землякам, кто являлся врагом коллективизации. Прежде всего это «галицийский кулак, на протяжении 150 лет дрессированный немецкими офицерами в австрийской казарме, ограниченный и тупой, коварный и лицемерный, трусливый и в то же самое время бесцеремонный, жадный и ненасытный, как, в частности, все стяжатели всего мира» (памфлет «Мамелюки»).
Сразу же после освобождения Львова войсками Советской Армии в августе 1944 года в городе стало работать восстановленное отделение Союза советских писателей Украины.
Августовским днем 1944 года группа советских литераторов, прибывших во Львов после освобождения города войсками Советской Армии, обходила пустующие этажи бывшего графского особняка на улице Коперника, отданного под клуб львовских писателей. Работу во Львове, по существу, приходилось начинать сызнова. Необходимо было поскорее активизировать кадры старых, опытных литераторов, растить литературную молодежь.