Ярослав Мудрый. Историческая дилогия
Шрифт:
«Столкну лбами чужеземцев, — решил он. — И без того много пролито крови русичей».
Войска встретились у Листвена [311] в сумрачный вечер. Вскоре все небо заволокли черные зловещие тучи, ослепительно засверкали змеистые молнии, и грянула гроза с проливным дождем. Варяги укрылись в шалашах и палатках.
Мстислав же ночью изготовил войско к сражению. Иноверцев и черниговцев он поставил в середине, а свою любимую дружину — на правом и левом крыле.
311
Листвен—
Передний полк двинулся на противника полуночью. Привлеченные шумом, варяги выскочили из укрытий и сражались мужественно. Казалось, что ужас ночи, буря, гроза еще более остервенили воинов; при свете молний страшно блистало оружие.
Жуткая сеча продолжалась до утра, никто не имел перевеса, но когда (совсем неожиданно) Мстислав бросил на варягов свою сильную дружину, те дрогнули. Победа была за Мстиславом.
Утром, обозрев поле брани, князь, осматривая павших, произнес:
— Мне ль не радоваться? Здесь лежит черниговец, там варяг, а собственная дружина моя цела.
Слова сии отметил летописец, и они недостойны добросердечного князя, ибо черниговцы, усердно пожертвовав ему жизнью, заслуживали, по крайней мере, его сожаления.
Разбив варягов, Мстислав вернулся в Чернигов.
Ярослав переживал тягостные дни. Упование на варягов не оправдало себя. Они хоть и сражались отважно, но почти все полегли. Лишь Якуну и горстке воинов удалось вырваться из сечи, а затем бесславно покинуть русские пределы. Пришлось Ярославу собирать большую рать из соотичей.
Через год войска сошлись под Городцом, что неподалеку от Киева. За этот год Мстислав о многом передумал и пришел к неожиданному для себя выводу: Ярослав зело много потрудился для земли Русской. Народ его почитает, называя, и Разумником, и Правосудом, и Мудрым. А народ никогда не заблуждается: сотни тысяч людей не могут петь в одну дуду. Значит, надо покориться судьбе, оставить мысли о великом княжении и больше не мешать брату проводить свои новины.
Мстислав Удалой, без всякого сопровождения, прибыл в стан Ярослава и молвил:
— Давно же мы не виделись, брат. Не хочу больше воевать против тебя. Дай мне спокойно пожить в восточных землях Днепра с главным столом в Чернигове, а ты будь государем остальной Руси. Обнимемся, брат, и заключим на том мирный союз.
— Быть посему, Мстислав. Обнимемся.
«И начали жить мирно, в братолюбстве. Перестала усобица и мятеж, и была тишина великая в земле».
В 1035 году Мстислав умер на охоте. По его смерти Чернигов отошел Ярославу Владимировичу, кой стал единовластным властителем Руси.
Глава 19
БЫТЬ РУСИ МОРСКОЙ ДЕРЖАВОЙ!
Ранней
Новгородцы охотно приняли нового князя: Ярослав им был нравен, а яблоко от яблони недалеко падает.
(Память о Ярославе Мудром была в течение веков любезна жителям Новгорода, и место, где обыкновенно сходился народ для совета, в самые позднейшие времена именовалось двором Ярослава).
После торжественного пира Ярослав Владимирович обошел все храмы, посетил духовное училище, Ивановское братство, а затем направился на берег Волхова к ладейным мастерам.
Торговля на Руси настолько расцвела, что купцам не стало хватать торговых судов. Новгородские же плотники — самые искусные кораблестроители.
К купцу Силуяну наведался княжеский вестник.
— Князь Ярослав Владимирович в полдень на Ильмень собирается. Просил тебя на ладью прибыть.
Купец оживился: никак нужен еще старый Силуян. Ярослав по пустякам не покличет. Небось, опять какую-нибудь новину надумал обмозговать. Непоседливый князь. Другие правители из охотничьих потех не вылезают, да с наложницами забавляются, Ярослав же о державных делах неустанно печется.
В ладейной избе оказались Могута, Озарка и купец Мефодий. Ярослав же стоял на носу корабля, любовался Ильменем, а затем перешел в избу.
— Хочу спросить вас, господа честные купцы, по нраву ли вам ходить за Варяжское море?
Купцы переглянулись. Отвечать надлежит по чину. Но кто из них выше? Силуян — купец княжеский, в каком только городе не живал, Мефодий — чисто новгородский, ныне — набольший купец города.
Замешкались с ответом гости.
— Тебе слово, Мефодий Аверьяныч.
Мефодий удовлетворенно крякнул: то честь не только ему, но и всему Новгороду.
Силуян же на князя не обиделся: никто дотошней новгородских купцов не ведает Варяжское море, и никто чаще не бывает за морем.
— По правде сказать, князь Ярослав, каждое хождение за море без лиха и тягот не обходится. Ну ладно, буря на корабль навалится. То дело Перуна, на бога грех жаловаться. Другое дело — варяги. А варяг — тот же печенег — добычей живет. Коршуном налетает.
— Под своим стягом?
— Если бы. Никакого стяга. Даже обличье меняют. Сразу и не поймешь, то ли финская чудь на тебя навалилась, то ли немец, то ли лях.
— А по говору?
— Молчат, сучьи дети. Окружат ладью своими судами, крючья кинут и лезут. Один только рык слышен, а по рыку сей народ не изведаешь.
— Но варяжские мечи шире, тяжелей и короче русских.
— Они не только одежку, но и мечи меняют. Вот и помышляй — то ли немец лезет, то ли лях.
— Хитро лезут, — хмыкнул Ярослав. — Допрежь подобного не было, на разбой шли открыто. Ныне же — воровски, дабы никто не изведал, иначе варягов ни один государь на службу не возьмет… Побивают?