Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник)
Шрифт:
– Семен, – сказал он. – Семен, не надо.
– Надо, – резко бросил лейтенант. – Не уйдем мы с ним. И живого, немцам… Нельзя.
Комаров уронил руку и отвернулся.
– Ты пойми, – сказал Демин. – По-другому нельзя. Война же, война, Паша!
Сержант не отвечал.
– Нельзя, – крикнул лейтенант, сжимая ребристую рукоять. – Нельзя по-другому!
– Ты кого убеждаешь – себя или меня? – не оборачиваясь, глухо спросил Комаров.
Демин подавился криком и всхлипнул. Пистолет, казалось, весил тонну, не меньше.
За спиной захрипели – страшно, обреченно, и лейтенант резко обернулся. Семенчук и Агарян смотрели на Антипова, тот вжимался лицом в скрещенные руки и хрипел, словно ему не хватало воздуха.
Облегченно вздохнув, Демин отпустил рукоять пистолета. Потом повернулся, на негнущихся ногах подошел к Николаю, опустился на корточки и осторожно коснулся спины.
– Коля! – тихо позвал он.
Антипов умолк. Его спина вздрагивала, и лейтенант понял, что солдат плачет. Потом он жалобно всхлипнул, расслабился. И затих. Семен нагнулся к нему и ощутил кислый запах мочи, перебивавший даже вонь пороховой гари, намертво въевшуюся в шинель. Тогда он убрал руку, сел на корточки и опустил голову.
– Ну что, – тихо спросил Семенчук, – отмучился браток?
Ответить лейтенант не успел. Антипов вздрогнул, выгнулся дугой и заорал:
– Забирай, забирай сука! На, жри, подавись!
Лейтенант опрокинулся на спину и, обдирая локти, живо отполз в сторону. Семенчук и Агарян тоже отступили назад, подальше от бьющегося в судорогах Антипова.
– Коля! – крикнул из-за спины Комаров. – Коля!
Антипов умолк. Потом выпрямился, сел на колени, закрывая лицо черными от копоти ладонями. Лейтенант замер. Даже сквозь шинель он чувствовал, как каменная крошка впивается в локти, но не шевелился. Даже не дышал. Он не понимал, что происходит, и не отводил взгляда от сгорбленной фигуры у стены.
Николай отнял руки от лица, нашарил карабин, оперся на него, как на костыль, и встал. И только тогда Демин выдохнул.
На него смотрело страшное лицо, черное от гари и засохшей крови. Щеку рассекала косая рана, от виска до шеи. Один глаз – черный, вороний – смотрел прямо на лейтенанта. Второй закатился, как у покойника, и сверкал белком.
– Надо уходить, – глухо сказал Антипов, и темная струйка поползла из уголка его рта. – Вставайте. Я выведу.
– Коля, – позвал Комаров дрожащим голосом, – что с тобой?
– Я, – с трудом отозвался тот, – в норме.
Семен поднялся на ноги, не отрывая взгляда от окровавленного рта. Ему стало жутко, настолько жутко, что даже дыхание перехватило. Антипов смотрел на него черным глазом, не мигая, словно змея. Лейтенант шагнул назад, чувствуя, как трясутся ноги, и тут же с улицы раздался гортанный крик.
Семенчук и Агарян повернулись к двери, вскинули автоматы, готовясь расстрелять любого, кто сунется в комнату. Комаров заметался, бросился к Бурцеву, потом к окну,
Демин все смотрел в черный глаз Антипова, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Почему-то казалось, что солдат прав. Во всем прав.
– Надо уходить, – повторил Антипов. – Быстро.
– Семен, – крикнул Комаров, хватая лейтенанта за плечо. – Семен, фрицы на улице!
Лейтенант вздрогнул, и наваждение пропало. Он повернулся к сержанту, потом взглянул на солдат, замерших у двери. Они все смотрели на него, ждали его слов, таких простых и необходимых. Сейчас он был командиром, от него зависела их жизнь. И он решился.
– Агарян, Семенчук, берите политрука, – приказал он. – Сержант, заберите его оружие. Мы уходим. Антипов…
Семен обернулся и посмотрел на долговязую фигуру солдата. Он все еще стоял на месте, опираясь на карабин, словно охотник из книжки про Африку.
– Антипов – первым, – выдохнул лейтенант. – Выполнять.
Им повезло – около подъезда стоял подбитый танк, немецкий Т-IV, похожий на огромную коробку. Он загораживал крыльцо, и беглецам удалось незаметно выбраться на улицу. Пригнувшись, они побежали по тротуару, вдоль стены дома. Страх подгонял, и двигались быстро, несмотря на бесчувственного капитана и полуживого Антипова. Тот, вопреки опасениям Семена, шел быстро, но странно – словно тело плохо его слушалось. Солдата мотало из стороны в сторону, ноги не гнулись, и он шагал широко – как на ходулях шел.
Пройдя до конца дома, они остановились, Антипов поднял руку и велел перестроиться. Демин не возражал. Вперед пустили сержанта, чтобы разведал дорогу. Следом пошли Семенчук и Агарян, тащившие едва живого Бурцева. Лейтенант задержался, хотел замкнуть колонну, но Антипов ухватил его за рукав и сильно дернул.
– Иди, – велел он. – Я последним. Прикрою.
Семен хотел возразить, даже рот открыл, чтоб обложить рядового по матушке, но снова наткнулся на черный глаз и промолчал. Взгляд у Антипова был уверенный и злой. Не знающий сомнений взгляд. Демин проглотил возражения, опустил плечи и пошел вперед. У следующего подъезда, развороченного взрывом гранаты, он обернулся.
Антипов шел следом – неловко, но ходко. Двигался, правда, рывками, будто бы плыл. Лейтенанту подумалось, что далеко он так не уйдет. Наверное, солдат и сам это знал, потому и решил идти последним. Демину захотелось сказать ему что-нибудь доброе, хорошее – такое, чтобы запомнилось. Он открыл рот и увидел, как из-за подбитого Т-IV вывернулся долговязый фриц в серо-зеленой шинели. Увидев беглецов, он остановился, вскинул автомат…
– Коля! – выдохнул Семен.
Антипов повернулся всем телом, винтовка мотнулась вокруг плеча, легла точно в руки и бухнула. Пуля попала точно в голову фрица, он всплеснул руками и повалился на спину, не успев даже крикнуть.