Ярость инопланетного дикаря
Шрифт:
— Пещера — не дом Хайди. Буна — это дом, — на этом мой словарный запас на пещерном языке заканчивается, но мне еще многое нужно сказать, и я продолжаю на английском. — Да, мы жили в пещере, где ты видел меня той ночью. Потом ты просто ушел. А потом ты преследовал меня всю дорогу до Буны вместо того, чтобы подойти к нам при свете дня, как порядочный человек. Ты хоть представляешь, как сильно ты нас напугал? Нам пришлось переехать из-за тебя!
Я снова поворачиваюсь к Дараксу спиной и выпрямляюсь. Теперь он знает, чего я хочу, но не дает мне этого. Полагаю, мне не следовало ожидать ничего другого, но все же я разочарована. Мне бы хотелось
Дальше мы двигаемся молча. Река стала уже, и вода кажется совершенно прозрачной. Мы можем пересечь ее в любое время, когда Даракс захочет, и тогда между мной и девочками возникнет серьезное препятствие. Я могла бы пересечь реку вплавь, но здесь довольно быстрое течение, и, думаю, что в верховьях реки есть пороги. А ниже по течению вода была коричневой, грязной и не очень-то привлекательной для плавания.
Солнце садится, и я снова вспоминаю, что на Ксрене день короче, чем на Земле. Все это настолько чуждо, что придает всему происходящему оттенок нереальности. Как будто это сон, и я скоро проснусь в общежитии в своей кровати и снова буду раздражаться, что моя соседка по комнате никогда не ставит свои туфли аккуратно рядом друг с другом за дверью.
У меня обычно не так много времени для раздумий, здесь, на этой юрской планете. Днем я делаю полезные вещи для нашего маленького племени и болтаю с другими девочками, стараясь потратить всю свою энергию. А вечером я обычно так устаю после целого дня работы, что быстро засыпаю.
Все это нарочно. Я делаю это, чтобы у меня не было времени думать о моем положении. О том, что я, вероятно, застряла здесь навсегда. О том, что с этой планеты, вероятно, нет выхода. О том, что моя жизнь будет гораздо короче, чем на Земле. И что все усилия, которые я вложила в получение степени, вероятно, пропадут.
Но сейчас у меня есть время подумать. Из всех грустных мыслей, которые я так старательно стараюсь избегать, одна занимает особое место в моем сознании, потому что думать об этом я боюсь больше всего. Но теперь, тяжело и неумолимо этот болезненный маленький узел начинает развязываться: я, вероятно, никогда больше не увижу свою семью.
Моя мама никогда не узнает, что со мной случилось. Она больше никогда не будет делать макаронную запеканку, потому что она будет напоминать о наших совместных пятницах, когда были только мы вдвоем, очень плохой фильм и бутылка пива для каждой.
Мой отец будет скучать по мне в своей тихой манере, время от времени заходя в мою комнату и стоя в центре неё часами, потому что там он будет чувствовать себя ближе всего ко мне. Папа отдал мне целую комнату в своей маленькой квартирке, в которой я жила, если проводила выходные или каникулы у него. А в остальное время он никогда не позволял никому оставаться в ней, потому что «это комната Хайди».
И мой старший брат Алекс, который вечно торчит в том или ином учреждении с изменяющимися от месяца к месяцу диагнозами, потому что окружающие так и не могут принять то, что я поняла, когда мне было всего девять: он должен быть таким. Он так счастлив. Конечно, Алекс
Я никогда их больше не увижу. Я никогда больше не смогу посекретничать с мамой, чтобы она в свою очередь могла рассказать мне о том времени в своей жизни, когда с ней случилось то же самое. Я никогда больше не сяду на заднее сиденье папиного японского мотоцикла и не проеду со скоростью сто семьдесят миль через пробку, чувствуя его полный контроль над машиной и зная, что он наслаждается моей компанией так же, как и я его. И я никогда больше не увижу, как загораются глаза Алекса, когда он видит, что я иду к нему в гости. Кто навестит его и принесет ему запретные Киндер Сюрпризы, которые он любит?
И это все при условии, что Земля не была уничтожена при нападении инопланетян.
— Шайсеее (прим. с нем. Дерьмо).
Быть наполовину немкой иногда полезно. На этом языке гораздо приятнее ругаться, чем на английском.
Мои очки запотели, и я снимаю их, вытирая о платье из шкуры динозавра и стараясь дышать нормально. Не хочу, чтобы этот чертов пещерный человек увидел мою слабость.
Затем Даракс издает басовый звук, идущий глубоко из груди, и рекс останавливается.
Глава 8
Хайди
Динозавр стоит на месте, раскачиваясь назад и вперед. Грохочущий звук его дыхания отражается от деревьев вокруг нас, и я вижу пар, поднимающийся от его боков.
Я сижу неподвижно и стараюсь не оборачиваться. Пещерный человек увидит влагу на моих щеках, а я этого не хочу.
Даракс перекидывает через плечо две сумки и спускается вниз быстрыми и гибкими движениями. Он вешает мешки на ветки ближайшего дерева, а потом снова забирается наверх.
— А теперь пойдем вниз, — говорит он более мягким голосом, чем я до сих пор слышала от него, и протягивает мне свою большую, покрытую шрамами и мозолями руку. — Даракс поможет Хайди.
Ну, у меня нет причин оставаться здесь, поэтому я беру его за руку, и он помогает мне спуститься гораздо быстрее и безопаснее, чем я смогла бы сама.
Затем Даракс, как и в прошлый раз, сигнализирует рексу, что он сам по себе и может свободно бродить. И снова я поражаюсь тому, как он контролирует гигантского зверя. Я могу представить, как капитаны самолетов и водители грузовиков могут управлять огромными машинами. Но это живой хищник и вершина пищевой цепи. Тирекс настолько смертоносен, что у меня кровь застывает в жилах, когда я просто смотрю на его острые как бритва зубы размером с дорожный конус. Легко забыть об опасности, когда сидишь на его спине и путешествуешь в полном комфорте. Контроль Даракса над динозавром — самая впечатляющая вещь, которую я когда-либо видела.
Пещерный человек расстилает на земле шкуру с густым мехом и сажает меня на нее, потом открывает одну из сумок, достает мешочек и наливает мне полный выдолбленный камень какой-то жидкости.
Пахнет фруктовым соком, и я не удивлюсь, если в нем окажется немного алкоголя. Это как раз то, что нужно.
Я проглатываю его и наливаю себе еще, пока Даракс возится со своими сумками. Одна из них особенно интригует меня. Она больше и круглее, и в ней, кажется, что-то крупное и тяжелое. Он обращается с ней очень осторожно и аккуратно заглядывает внутрь, прежде чем повесить сумку обратно на ветку.