Ярость
Шрифт:
Елена. Сжимая под столом свою руку в кулак, он всячески пытался заглушить боль, просыпающуюся в его груди. Он не хотел думать о ней. Он смог прожить предыдущие пять дней только благодаря тому, что всячески старался не думать о ней. На это уходило большое количество времени и энергии. Сейчас он находился в худшем месте, в котором только мог оказаться, его абсолютно не заботило то, что преподавалось, и поэтому удерживать свои мысли было гораздо тяжелее. Заняться было нечем. Он заставил себя дышать медленно, спокойно. Ей было хорошо; это было важно. Ничто иное действительно не имело значения. Но как раз, когда он сказал это себе, ревность будто шлепнула его, словно кнутом. Всякий раз, когда он думал
О Дамоне, который мог поехать, куда он хочет и делать все, что хочет… Даже быть с Еленой в эту самую минуту. Гнев горел в сознании Стефана ярко и холодно, смешиваясь с горячей болью в его груди. Он все еще не был уверен, что Дамон не был тем, кто жестоко бросил его, истекающего кровью и находящегося без сознания, умирать в этот заброшенный колодец. Он бы воспринял идею Елены о Другой Силе более серьезно, если был полностью уверен, что это не Дамон преследовал Елену в день ее смерти. Дамон был злым; у него не было никакого милосердия и сострадания…
И что он такого сделал, чего я не сделал? Упорно спрашивал себя Стефан уже в сотый раз. Ничего.
Кроме убийства. Однажды Стефан попытался убить. Он хотел убить Тайлера. В памяти вспыхнул холодный огонь гнева к Дамону, но почему-то он посмотрел на парту в конце комнаты.
Там было пусто. Хотя Тайлер вышел из больницы на день раньше, в школу он не вернулся. Не должно быть никакой опасности, что Тайлер запомнил что-нибудь из того ужасного дня. Влияние на память должно держаться долгое время, если только кто-нибудь не попытается помочь Тайлеру вспомнить.
Внезапно он понял, что уставился на пустую парту Тайлера узкими, задумчивыми глазами. Пытаясь отвести глаза, он поймал чей-то взгляд, того, кто наблюдал за Стефаном, пока он смотрел на парту Тайлера. Мэтт быстро развернулся и склонился над учебником истории, но Стефан все же успел заметить выражение его лица. «Не думай об этом. Не думай ни о чем» сказал Стефан сам себе и принялся вслушиваться в лекцию Аллариха о войнах Роз.
Декабрь 5, я не знаю сколько времени, наверное, начало дня.
Дорогой дневник, Дамон вернул тебя мне сегодня утром. Стефан сказал, что не хотел бы, что бы я бывала на чердаке Алариха. Ручка, которой я сейчас пишу, принадлежит Стафану. У меня больше ничего нет, то есть есть конечно, но я ничего не могу взять, ведь тетя Джудит обязательно заметит. Прямо сейчас я сижу в сарае, который находится позади пансиона. Больше мне некуда идти, ведь везде спят люди, а приглашения в их дома я не получала. Полагаю, что животные не считаются потому, что прямо сейчас здесь в сене спят несколько крыс, но я стараюсь не обращать на них внимание. Очень сложно душить в себе подкатывающуюся истерику. Я думала, что, размышляя и записывая, смогу отвлечься. Это так знакомо, так нормально, особенно если учесть, что все в моей жизни больше нормальным назвать нельзя. Дамон говорит, что станет легче, если я постараюсь забыть свою прежнюю жизнь и всецело отдамся новой. Он, кажется, думает, что то, что я стала такой как он было неизбежно. Он говорит, что я родилась, чтобы быть охотником и нет никакого смысла отказываться от этого. Вчера вечером я охотилась на оленя. А на оленя потому, что, натыкаясь рогами на дерево, олени создают много шума, пытаясь привлечь других самцов. Я пила его кровь. Когда я просматриваю свой дневник, то понимаю, что новая жизнь не имеет с прошлым ничего общего. Я боюсь того, чем я стану, если действительно начну принадлежать этой сущности.
О, Боже, я боюсь.
Старая почти чисто белая сова расправила свои крылья так, что я могу видеть их внутреннюю сторону, сейчас уставилась на меня, вероятно удивляясь тому, что я разговариваю сама с собой, пытаясь при этом не заплакать. Забавно, что я все
Снаружи пошел снег. Я укуталась в свой плащ.
Елена прижала небольшую книжку к себе и натянула темный мягкий бархатный плащ до самого подбородка. В сарае было абсолютно тихо, если не считать посапывания животных, которые спали там. Снаружи бесшумно дрейфовали снега. Елена смотрела на это глазами с едва заметными слезинками, которые заливали ее щеки.
«Бонни Мак Кало и Кэролайн Форбс, задержитесь, пожалуйста» сказал Аларих после того, как прозвенел звонок с урока.
Стефан нахмурился, увидев, как Викки Беннет толпится в открытых дверях кабинета истории. Ее взгляд был застенчивым и напуганным. «Я буду снаружи» сказал он быстро Бонни, которая кивнула в ответ. Он нахмурил брови, а Бонни ответила ему лишь добродушным взглядом. Выходя из кабинета, он лишь мог надеяться, что она будет осторожна.
Викки Беннет вошла, Стефан увидел, как Метт тут же выскочил за дверь и помчался вниз по лестнице с такой скоростью, с которой только мог.
Он бросился за ним и, не раздумывая, схватил его за руку. «Мэтт, подожди».
«Отпусти меня!» Мэтт сжал руку в кулак. Он смотрел на это с сильным удивлением, не до конца понимая приступ своей собственной агрессии, но каждый мускул в его теле боролся с хваткой Стефана.
«Я только хочу поговорить с тобой. Только минута, хорошо?»
«У меня нет ни минуты!» сказал Мэтт, и Стефан встретился с ним глазами. Их синий цвет был более легкий, чем у Елены, они были чистыми и напоминали глаза человека, находившегося под гипнозом или влиянием какой-то Силы. Стефан вдруг понял, что эта Сила — Сила собственного ума Метта, и никакая другая. Так бывает, когда человеческий мозг сталкивается с тем, чего просто не может вынести. Мэтт закрылся, отключился от внешнего мира.
Надеясь проверить свои догадки, Стефан сказал, «О том, что случилось в субботу ночью».
«Я не знаю, о чем ты говоришь. Черт, я ведь сказал, что должен идти». Отрицание происходящего напоминало какую-то крепость, которую Мэтт выстроил вокруг себя, но Стефан должен был попробовать еще раз.
«Я ни в чем тебя не обвиняю, на твоем месте я бы был в ярости. Я знаю, что тебе не хочется думать о происходящем, особенно, если учесть, что такие размышления сводят с ума». Мэтт покачал головой, а Стефан оглянулся вокруг. Здесь было почти пусто, и Стефан решил рискнуть. Он понизил свой голос. «Возможно ты хотел бы знать, что Елена очень —» «Елена мертва!» прокричал Мэтт, привлекая внимание всех в коридоре. «И я сказал тебе отпустить меня!» добавил он, забыв об их аудитории, а затем с силой отпихнул Стефана. Это произошло так внезапно, что растерянный Стефан, полетел прямо на шкафчики, стоявшие позади него. Он уставился на Мэтта, но тот, даже не оглядываясь, поспешил прочь. Остальную часть времени до прихода Бонни Стефан потратил на то, что бы просто пялиться на стену. На ней висело объявление о Снежных Танцах и к тому времени, как девочки вышли из кабинета, он знал его наизусть. Несмотря на все, что Кэролайн пыталась сделать ему и Елене, Стефан понял, что не может ненавидеть ее. Ее темно-рыжие волосы выглядели увядшими, а лицо сильно осунулось.
«Все в порядке?» спросил он Бонни, когда она подошла к нему.
«Да, конечно. Аларих считает, что со мной, с Викки и с Кэролайн произошло слишком многое, он всего лишь хочет поддержать нас» сказала Бонни, но ее упертый тон казался немного вызывающим. «Никто из нас ничего ему не сказал. Кстати, на следующей неделе у него дома будет еще одна встреча». добавила она ярко.
«Замечательно» подумал Стефан. В обычной ситуации он, возможно, сказал бы что-нибудь об этом, но сейчас его мысли витали далеко.