Ящер [Anonimus Rex]
Шрифт:
Сестра — Джин Фитцсиммонс, если только она не поменялась с кем-нибудь именной биркой, — вздыхает так, как будто я прошу ее о чем-то заведомо несовместимом с ее высоким положением, облизать, к примеру, стальной носок сапога. Она выпускает из рук газету и тонкими птичьими пальцами стучит по клавишам. Экран компьютера пестрит именами пациентов, всяческими их недугами и ценами, поверить в которые просто невозможно. Сто шестьдесят восемь долларов за один укол антибиотика? Да на улице за такие деньги можно наполнить шприц чем-нибудь посерьезнее. Сестра Фитцсиммонс пресекает мою любознательность, демонстративно разворачивая монитор от нескромного взгляда Винсента.
— Он на пятом этаже, в отделении «Е». —
— Частный детектив, — отзываюсь я, выхватывая удостоверение. Неплохой видок в моем человеческом обличье, из тех времен, когда бренчало в кармане и я следил за своей наружностью — сшитый на заказ костюм, широкий галстук, глаза блестят, дружеская улыбка, не выставляющая, впрочем, напоказ ни одного из моих острых зубов. — Меня зовут Винсент Рубио.
— Я должна…
— Доложить обо мне. Знаю. — Обычная процедура. Отделение «Е» находится в особом крыле, опекаемом администрацией и врачами-динами, и все там устроено так, чтобы наши чувствовали себя в безопасности, находясь вроде бы в самой обычной больнице. По всей стране существуют, разумеется, и специальные клиники для динов, однако и в большинстве крупных больниц есть отделения на случай, если одного из нас доставит «скорая помощь», как мистера Берка в среду утром.
Официально отделение «Е» зарезервировано для пациентов с «особыми запросами», варьирующимися, смотря по обстоятельствам, от религиозных предпочтений до круглосуточного ухода или стандартных VIP-услуг. Столь широкое толкование позволяет администраторам из динов без труда отнести всех нелюдей к разряду пациентов с «особыми запросами» и определять их и только их в нужную палату. Обо всех посетителях — включая врачей — должно быть доложено сестрам (все без исключения — дины в человечьем обличье), якобы ради безопасности и невмешательства в личную жизнь, а на самом деле для защиты от нежелательных разоблачений. Очевидно, что риска тут не избежать, и время от времени слышишь, как некоторые дины поднимают шум по этому поводу, но критиканы ничего лучшего не предлагают. Так уж сложилось, что динозавров в здравоохранении немало; все родители-динозавры сызмала внушают детям уважение к медицине хотя бы по той причине, что наши предки столько миллионов лет умирали от самых ерундовых инфекций. И столько динов становятся врачами, что нетрудно заполнить отделения — а иногда и целые больницы — персоналом преимущественно из динозавров.
— Теперь можете подняться, — разрешает сестра, и хотя я рад поскорее убраться из-под этого злобного взгляда, выдохшаяся жвачка была сравнима с ароматом амброзии.
Поднимаясь на лифте на пятый этаж, я могу только гадать о возникшей там, наверху, суматохе. Сестры распихивают пациентов по укромным местам, двери закрываются и запираются. Все как в окружной тюряге, только без преступников и с куда более симпатичной охраной. Будучи неизвестной персоной, я представляю возможную угрозу, так что все признаки существования динозавров должны быть тщательно скрыты. Камеры тут бесполезны: в наши дни маскировка столь реалистична, что есть лишь один надежный способ отличить человека от динозавра — по запаху.
Динозавры испускают феромоны словно неуправляемая нефтяная скважина, круглые сутки фонтанирующая газами. Основной запах динов вполне приятен: осенний аромат соснового бора в утренней свежести с легкой кислинкой болотного тумана. Конечно, у каждого из нас с общим запахом динозавров сплетается и свой собственный — опознавательный запах, подобный человеческим отпечаткам пальцев. Свой я бы уподобил хорошей кубинской сигаре, наполовину изжеванной, наполовину выкуренной. Эрни источал аромат пачки копирки только что из типографии; мне до сих пор нет-нет да почудится этот запах.
Но из-за слоев грима, резины и полистирола,
Двери лифта раздвигаются. Я был прав — палаты заперты, царит тишина, и все отделение пустынно, как последний концерт «Бэй Сити Роллерс», на который меня занесло. Между прочим, отличное представление. Единственная сестра затаилась в ожидании на своем посту и делает вид, будто увлечена романом в мягкой обложке. Она прикинулась пышнотелой блондинкой, и хотя меня вовсе не прельщают формы человечьих самок с тонкими талиями и тому подобным, я и сквозь облачение вижу, что эта представительница динов потрясающе хороша.
Дабы избежать дальнейших проволочек, я подкатываю к стойке, делаю пируэт и тяну вниз собственные уши, позволяя сестре вдохнуть мой мужественный-премужественный запах. Как-то раз, будучи на рогах, я испробовал этот дискотечный финт на человеческой женщине и тут же получил пощечину, хотя до сих пор так и не понял, какое именно из моих телодвижений показалось ей непристойным.
— Он чист! — возвещает сестра, и двери палат распахиваются одна за другой, словно доминошные кости. Пациенты высыпают в коридор, все как один жалуясь на непрерывные проверки системы безопасности. Под тонкими больничными халатами я различаю, как шевелятся хвосты, сверкают шипы, скребут когти, и на мгновение становлюсь в мечтах пациентом отделения «Е» и несколько дней живу на свободе.
От сестры не ускользает мой мечтательный взгляд.
— Сюда пускают только больных, — сообщает она.
— Я чуть ли не желаю им оказаться.
— Могу сломать вам руку, — шутит она, но я вежливо отклоняю предложение. Было бы воистину чудесно вырваться из этих корсетов, этих зажимов и оттянуться несколько дней в блаженном ощущении себя как себя, Велосираптора, однако не следует переходить границу, и для меня эта граница — физическая боль.
— Я вижу это постоянно, — продолжает сестра, будто читая мои мысли. — Мы готовы на многое, только бы стать самими собой.
— А на что готовы лично вы? — перехожу я на режим заигрывания. Знаю, знаю, я должен думать о работе, но Берк никуда не денется, подождет минуту-другую, пока я тут перья распускаю.
Сестра пожимает плечами и склоняется к стойке.
— Что бы я сделала? Не знаю, — говорит она, задумчиво подняв брови. — Ломать руку, должно быть, очень больно.
— Вот и я того же мнения.
Размышляя, она стряхивает на плечо фальшивую прядь.
— Я бы могла простудиться.
— Слишком просто, — возражаю я. — С простудой в больницу не положат.
— С по-настоящему тяжелой простудой?
— Ну, думаю, у вас получится.
— О боже мой, только не заболеть! — взвизгивает она с притворным ужасом.
— Может, немножко стоит?
— Но только чтоб вылечиться.
Я киваю и наклоняюсь поближе:
— Еще как вылечиться. — Нас разделяет не более дюйма.
Сестра обольстительно покашливает, склоняется еще и говорит:
— Вроде бы там, снаружи, свирепствуют весьма привлекательные недуги любовного свойства.
Получив номер ее домашнего телефона, я следую по направлению к палате Берка, четвертой слева по коридору. Всевозможные пациенты, не устрашенные моим появлением, безмолвно шаркают мимо, когда я иду через холл. Тут и перевязанные раны, и лапы, соединенные с капельницами, и закрепленные на вытяжке хвосты, причем все эти дины, ясное дело, куда более озабочены состоянием своего здоровья, нежели появлением очередного посетителя в и без того переполненном отделении.