Ящик для письменных принадлежностей
Шрифт:
Тогда один из них взял у него тетрадь и завернул её в новую рубашку. Бумаги его взял другой, свернул и запечатал, даже не глянув в них.
— Не будет перевода у тетради в сафьяне, — сказали они коротко Тимофею и подмигнули людям с бубенцами в ушах. Те вывели Тимофея и проводили его в зал суда. Там сидело три человека. Они сказали ему:
— Объявляем тебя заложником. Люди склонны разглашать царскую тайну. А ты уже эту тайну знаешь. Однажды, рано или поздно, — может быть, спустя сто лет, а может, тотчас — появится некто, и он запишет имя, доверенное только тебе, и так
— Как можно поручиться, что те, кто, как вы сами сказали, ещё не родился, сохранят тайну? — заметил Тимофей.
— Это твоё дело, — ответили судьи.
Последний вечер Тимофей провёл в треугольной комнате. Но он не спал. Из-за третьей двери в ту ночь слышалось, как кто-то таскает огромные столы, как передвигают и расставляют деревянные скамьи, которые царапают стены и пол. Когда шум сделался невыносимым, Тимофей встал и отворил дверь. Перед ним оказалась комнатка три локтя в ширину, а в длину и того меньше. Даже дверь от этой комнаты в неё не влезла бы. Посередине стоял стул. Пустой и в паутине. А на паутине сидел огромный дьявол и качался. Когда щенок его увидел, он зарычал, на что дьявол расстегнул штаны, вытащил оттуда длинный мохнатый хвост и пописал на щенка, который убежал вприпрыжку. Тогда дьявол извлёк откуда-то нечто вроде «иконы» — подобие картины на доске — и показал Тимофею. На «иконе» был изображён человек среднего роста, семидесяти лет, с голубыми глазами, холодными от страха, некормлеными ноздрями и маленьким подбородком. Из тех, двухмастных, которые поутру чернявые, в мать, а под вечер светловолосые, как отец. Он выглядел так, будто наелся больного хлеба.
— Знаешь, кто это? — спросил дьявол. И тут же сам ответил на вопрос:
— Это человек, который однажды запишет доверенное тебе запрещённое имя, человек, который станет виновником твоей смерти.
— Я этого человека никогда не видел, — сказал Тимофей.
— И не увидишь, — сказал дьявол.
— Откуда может появиться причина казни после исполнения приговора? Разумеется, нет способа, который может вернуть нас вверх по течению времени, от следствия к причине. Ведь законченные вещи не могут сводиться к незаконченным. А поскольку все доказательства лежат на этом пути от следствия к причине — ничего на свете нельзя доказать. И мою вину тоже.
На это дьявол улыбнулся, и во рту его показалось румяное свечение. Потом он молча повернул деревянную картину и показал другую её сторону. На другой стороне «иконы» было нарисовано бесчисленное количество крохотных людей мужского и женского пола. Одетые самым различным образом, все они пребывали в движении. Лиц их Тимофей не мог различить.
— Это будущие виновники твоей смерти, — сказал дьявол. — Но не все они здесь. Их много, и некоторые ещё не родились… Это те, кто однажды прочитает запрещённое имя, которое тебе дано на сохранение.
Потом дьявол позвал щенка, который заскулил и покорно пошел в комнатку, и дверь за ним закрылась.
На следующий день Тимофея казнили. После исполнения приговора его мотивация была прочитана как предостережение.
«Ясно, что в будущем появится тот, кто, несмотря на запрет, запишет имя, которое нельзя помещать на бумагу, а также несомненно, что появятся и другие, которые это имя прочтут, хотя его нельзя читать. Поэтому смерть Тимофея Медоша имеет законное основание, ибо он — заложник, который должен гарантировать, что описанные поступки не случатся. А вся ответственность за его смерть лежит на тех, кто в будущем нарушит вышеописанные запреты».
Через много лет после войны в Боснии я, написавший эти строки, заинтересовался этим случаем и судьбой любовников из Котора, госпожи Лили Дифи и Тимофея Медоша. От дочери покойной госпожи Евы я получил старые бумаги и письма, использованные плёнки для автоответчика, одну видеокассету и удивительный, не во всём полный, рассказ о треугольной комнате в Боснии и последних днях Тимофея Медоша в ней. От молодой госпожи Иветты я получил и одно зеркало, которое некогда стояло на улице Filles du Calvaire. Я подверг его фотокинезу, и, словно какой-то палимпсест, перелистал все отражения, которые с течением времени отложились в нём. Где-то посередине я нашёл сначала все свои, а потом и двойные отражения госпожи Лили Дифи и Тимофея Медоша. Это были такие же, как те, что утонули в зеркале в своё время, когда Лили и Тимофей учили математику, только немного бледнее. Образы из прошлого тысячелетия…
Наконец, от госпожи Иветты я узнал и запрещённое имя. Кажется, его намеренно сообщила её матери, госпоже Еве, по телефону какая-то неизвестная личность. Меня это заинтересовало, и я начал выслеживать это имя в литературе. Я перерыл все справочники, искал по большим библиотекам, по архивам и через Интернет, но напрасно. Запрещённое имя не содержалось ни в одном словаре, ни в одной энциклопедии, его не отмечала ни одна генеалогия, ни одна история. Имя действительно до сих пор не было записано. Впрочем, оно не походило на имя. Я подумал: а почему мне не сделать то, чему так хотели помешать Тимофеевы палачи? Почему не объявить то, что виновники его гибели любой ценой желали скрыть?
И я написал и напечатал книгу под названием «Ящик для письменных принадлежностей». В одном из отделений этого ящика я оставил записку с первый раз записанным тайным именем. Тогда сквозь мой сон пролетели две птицы, и я ещё раз осознал, что натворил, впервые сделав явным это имя-жёрдочку. И зачем этого не хотела сделать госпожа Ева. Записав это имя, я действительно стал убийцей Тимофея Медоша. Преступление — только то, что может двинуться против течения времени к нам, ведь причина в той стремнине времени может стоять за следствием. Моё преступление уходит назад, в прошлый век, за тем, кто его совершил. Я — давно предвиденный виновник смерти Тимофея.
В этом злодействе я имею соучастника. Это ты, который нарисован на обратной стороне «иконы». Ты, что в книге «Ящик для письменных принадлежностей» или в названии этого текста в Интернете уже прочитал запрещённое имя: «Вишня с золотой косточкой».
(Перевод Марии Семенихиной (Милош))