Ящик Пандоры. Книги 3 – 4

Гейдж Элизабет

– Ну и?.. – спросил он.

– И я не разочаровалась, – был ее ответ.

Хэл посмотрел на нее с некоторым удивлением. Он понимал, что их еще в большей степени связывает родительский инстинкт. Отсутствие детей было определяющим в ее действиях.

То же самое относилось и к нему. Когда он думал о своем потерянном детстве, разочарованиях при взрослении, то мысль его возвращалась к детям, которых он очень хотел иметь.

Но следить за ходом таких мыслей было очень болезненным для него, поскольку между воспоминаниями о детстве и тайными мечтами

о детях находилось милое личико, которое ему приходилось отгонять из памяти по сто раз в день. Этой частью его души была Лаура. Если бы он разрешал себе углубляться в такие воспоминания, то у него просто бы не хватило сил жить дальше.

К удовлетворению Хэла, Элизабет Бонд играла не предусмотренную роль посредника между ним и его худшими душевными переживаниями. Бесс была так открыта и искренна в своем несчастье, что Хэл забывал о своих мечтах и жизненных неудачах.

Да, соглашался он, Бесс была для него гораздо больше, чем щедрый спонсор. Она понимала его лучше всех и спасала от огня внутренней борьбы.

Когда они покидали сиротский приют, то она видела его взгляд, направленный на детей, прощавшихся с ними. Несмотря на свои собственные эмоции, она ничего не сказала ему.

Наоборот, она даже сменила тему разговора.

– Скажи-ка, – спросила она, – а как Диана относится к тому, чтобы стать женой сенатора?

Хэл рассмеялся.

– Она гораздо лучше подготовилась, чем я сам. В Вашингтоне она найдет себе друзей и сторонников раньше, чем я обставлю свой офис. Нет, тебе не нужно беспокоиться о Диане.

Элизабет посмотрела на его смеющимися глазами. «Нет, Хэл, мне придется беспокоиться».

XVI

Первого мая произошло неожиданное.

Хэл был в поездке по штату с предвыборными выступлениями. Когда он готовился к очередной встрече с избирателями в городе Рочестере, то в номер отеля ворвался Том Россмэн и включил телевизор.

На экране был Эмори Боуз, дававший пресс-конференцию. Его лицо было серьезным и выражало собственную важность и значимость. В его руках была пачка документов, говорил он очень возбужденным и злым голосом.

– Ты пропустил начало, – сказал Том. – Он утверждает, что располагает доказательствами того, что, работая в НАТО, ты был русским шпионом.

Хэл стал слушать передачу.

Репортер спрашивал Боуза, где ему удалось достать такую информацию.

– Я не могу вам сейчас сообщить об этом, поскольку это секретная информация. Но я сам лично отвечаю за ее достоверность. То, что у меня в руках, доказывает документально, что Хэйдон Ланкастер, являясь представителем Белого дома в НАТО в самый критический момент для нашей нации, виновен в том, что сверхсекретная информация о вооруженных силах США была передана агентам Советского Союза.

Хэл молча наблюдал, как Боуз отвечал на многочисленные вопросы журналистов. Хотя Боуз и не сообщил об источнике своей информации, но он наслаждался, находясь в центре внимания прессы. Он распространялся

об уровне засекреченности этих материалов и большом ущербе для безопасности страны от их потери. Это был его козырь, и он решил использовать его на полную мощь.

Хэл почувствовал внутренний холодок, слушая Боуза. Он не был уверен в том, что имел в виду Боуз, но он был слишком опытным политиком, чтобы понять важность данной атаки и времени, выбранного для нее. Их положение в предвыборной борьбе было очень близким. К тому же Хэл очень удачно выступал в последние четыре недели, о нем тепло писали газеты и журналы, давались удачные репортажи по радио и телевидению.

Теперь Боуз улучил прекрасный момент, чтобы бросить на него тень сомнения – обвинения в левом радикализме подкреплялись подобной информацией.

Но что же за всем этим скрывается? Какие доказательства есть у Боуза, давшие ему возможность организовать общенациональную пресс-конференцию?

Еще до окончания трансляции помощники Хэла были у телефонов и звонили в Вашингтон, в Нью-Йорк, во все средства массовой информации, пытаясь выяснить что-либо о материалах, которые Боуз демонстрировал перед телевизионными камерами. Но никто ничего не знал ни о них, ни о степени их серьезности.

Хэл и Том были вынуждены полтора часа ждать вечернего выпуска новостей. Все прояснилось из репортажа Эн-Би-Си.

– Что касается заявления Эмори Боуза, – сказал корреспондент, – то Хэйдон Ланкастер был дружен с бельгийской секретаршей НАТО по имени Жаклин Бришо, когда сопровождал президента Эйзенхауэра на встречу в верхах в Париже. Специально или по неосторожности Ланкастер передал некоторую секретную информацию о вооруженных силах США молодой женщине. В итоге эти документы оказались в руках советской разведки.

Затем на экране появилась нечеткая фотография молодой красивой женщины.

– Это Жаклин Бришо шесть лет назад, незадолго до появления Ланкастера в Париже, – прокомментировал корреспондент. – Позже мисс Бришо умерла, как заявил сенатор Боуз, «при невыясненных странных обстоятельствах». Пока что Эн-Би-Си не удалось выяснить справедливость обвинений против Ланкастера. Документы, представленные сенатором Боузом, не были показаны журналистам из-за их секретного характера.

Хэл долго и напряженно смотрел на фотографию женщины на экране и выглядел при этом очень задумчивым.

Когда трансляция закончилась, Том Россмэн отправил всех помощников из комнаты и повернулся к Хэлу.

– Послушай, – сказал он с серьезным видом. – Я был тогда с тобой, помнишь? Я один из тех, кто знает о тебе все. Только между нами, что-нибудь подобное было?

Хэл не отвечал. Казалось, что он ушел в себя.

– Эй, – сказал Том. – Если ты не можешь сказать мне, то тогда уж кому?

Хэл посмотрел в глаза своего давнишнего друга. Справедливость слов Тома нельзя было отрицать. Он был организатором его предвыборной кампании и ближайшим другом. Ему можно и нужно было сообщать все, что угодно.