Ящик водки
Шрифт:
За те восемь с половиной лет, что прошли к тому моменту с рождения старшей дочки, я сбавил обороты и стал вести себя скромней. Я перестал считать себя сильно умным и оставил обыкновение учить кого-то чему-то. С младшей уж у меня не было и нету излишней ретивости в деле воспитания подрастающего поколения. С самого начала у меня с ней сложилось мирное сосуществование. Когда она на меня наезжает, я к этому отношусь спокойно и пытаюсь договориться по-хорошему…
– Вот у меня запись. На 30 декабря 98-го года, Алик, я договаривался с Жечковым –
– Да. И Вову Григорьева прижали.
– И Лиса. Я писал про это заметки.
– Это – элементы все того же наезда Гуся с Березой.
– Я Григорьева тогда свел с Падвой как раз, и тот сразу включился… Так вот, у меня была назначена встреча с тобой и Жечковым в студии звукозаписи в «Олимпийском», где вы собирались записывать диск.
– Да.
– Но только вы телефоны все поотключали. И я до вас так и не добрался – поди знай, где там эта студия. Так вы записали диск?
– Да. Записали.
– «Храмы России» ты там пел, как это с тобой случается на праздниках?
– Да. И еще три или четыре песни.
– А вы его издали, выкинули на рынок – или как?
– Он не вышел, конечно, – уровень моего вокала тебе известен. Но у меня и у Жечкова есть по диску. Мой у меня дома где-то валяется.
– Уровень твоего вокала? Да кто ж его знает. У тебя все-таки музыкальное образование (я имею в виду музшколу). Вообще глянь! То ты кандидат наук, то вице-премьер, то на тебя уголовное дело заводят, то внезапно вдруг выясняется, что ты вокалист…
– Видишь, какой я разнообразный. Как Китовани. Помнишь Китовани? Доктор филологии – и одновременно вор в законе. Тенгиз его звали.
– А тебя же тоже можно в принципе короновать, а?
– Нет-нет, нельзя; я женат, у меня дети. Хотя по теперешним меркам – смело можно. В партии не состоял, с ментами не якшался.
– В Турции сидел на киче (о чем мы уже сообщили раньше), так что и ходочка есть. Даже две.
– Да. Такие ходочки дорогого стоят.
– Дай Бог всякому.
– И статейка не какая-нибудь педерастическая. Не изнасилование, а незаконное пересечение границы и Турции, и США. Два раза. Так что я рецидивист.
– «Если ходки – то короткой…» В общем, тебя, похоже, можно короновать. Хочешь, замолвлю за тебя словечко?
– Да пошел ты к черту! Что про нас читатели подумают…
Бутылка восемнадцатая. 1999
В 99-м году Кох прятался от неумолимого меча российского правосудия за границей. Потом вернулся и рассчитался с долгами после дефолтовского попадания.
Свинаренко путешествовал по земному шару на шару, то есть даром. И писал книги.
– Да, брат, первое событие года – не какая-нибудь там херня типа очередного постановления или смерти некоего второстепенного деятеля и не 300-летие граненого стакана – но отставка Березовского Б.А. с поста исполнительного директора секретаря СНГ. Ну так как?
– Да не. Надоело ему, наверно, просто дурковать. Решил, что должности «Березовский» ему достаточно. У нас тогда с премьерами была история, если ты помнишь.
– С трудом. Это когда Примаков?…
– Да. Примуса поставили в сентябре 98-го года. А потом уже где-то к марту – маю 99-го его сняли и назначили Степашина. А потом, в августе или сентябре, назначили Путина. Это 99-й год.
– Я помню. Потому что как раз Шакирова, который, как мне кажется, симпатизировал Примакову, 25 марта 99-го выгнали из «Коммерсанта». (А после из «Известий», где он был главным. Дальше он, побыв безработным, стал командовать «Новым временем».)
– За что?
– А за то, что уже началась афера с покупкой «Коммерсанта».
– 99-й… Это так недавно было. А кажется, что давно.
– Помнишь, Примус развернулся над океаном?
– Да.
– Патриотически так развернулся.
– Да. В знак протеста против бомбардировки Югославии.
– Которая началась в марте. Помню, один мой товарищ, из эмигрантов, прожив к тому времени в Штатах лет десять, как раз в 99-м получил их паспорт. Вместо green card. Приехал с этим паспортом в Москву и позвал меня в числе прочих в ЦДЖ – обмывать паспорт. А в то время в Домжур еще как-то ходили по старой памяти. Даже, видишь, эмигранты из бизнесменов. Я, кстати, и сейчас там люблю иногда посидеть. На контрасте, в память о тех временах, когда попасть туда невозможно было. При Советах там считалось круто. Раньше нужен был билет членский, чтоб войти, а сейчас иди не хочу. Самое смешное, чтотам остались все те же официанты, которые были при советской власти, и они там помнят завсегдатаев: в ЦДЖ Аджубей бухал, у него там был свой уголок. Гагарин заходил.
– А что там вкусного?
– Например, там был судак «орли», в кляре, – серьезная вещь. И еще такие, как они называются – воланы, не воланы? – такие корзиночки с паштетом. Там особенного ничего и нету, просто собирались репортеры и квасили. А внизу там пивная, буфет.
– К чему ты это рассказываешь?
– А к тому, что американский свежеиспеченный гражданин пригласил нас отмечать свой паспорт. И вот мы там сели, налили. Он говорит: «Господа, ну наконец-то я получил паспорт Соединенных Штатов Америки. Великий для меня день. Такое счастье. И потому я предлагаю выпить за Америку, причем стоя». Все встают, пьют за Америку, а я сижу.
– А, ты не стал пить за Америку стоя!
– Ну. Виновник торжества спрашивает: «Ты чё?» Я говорю: «Да пошел ты! Вы вон бомбите Югославию, а за вас пить…»
– Ох ты!..
– Ну, они все выпили. «А теперь я выпью, причем сидя и просто так. Я не присоединяюсь к вашему тосту, я пью, потому что мне хочется выпить», – сказал я и немедленно выпил.
– Понятно, это у тебя был такой протест.
– Да. В знак протеста я выпил не стоя, а сидя и сказал еще слова. То есть это было такое проявление радикального патриотизма.