Ясень и яблоня, кн. 1: Ярость ночи
Шрифт:
Предстоящая ночь казалась длинной, как целая зима. Эту долгую ночь надо как-то пережить, прежде чем он снова увидит ее. Ожидание новой встречи не давало ему спать. Теперь она будет ждать его не в Доме Четырех Копий, а в храме Аблах-Брега, и там не будет толпы. Будут только они вдвоем, он и Эрхина, Конунг и Власть. Он сможет подойти к ней поближе и узнать наконец, кто же она, женщина или богиня. Торвард горел, ворочался всю ночь, не давая спать Халльмунду и Сёльви, но они не жаловались, догадываясь о его состоянии.
Наутро за ними снова пришли. По-вчерашнему одетые в самые лучшие одежды, фьялли отправились на Холм Яблонь, но теперь их повели в другую
Окованные узорными бронзовыми листами ворота закрылись за ним, впереди раскинулось широкое пространство, покрытое зеленой травой и поросшее старыми яблоневыми деревьями. Перед глазами зеленела обильная листва, как летом, тропинки под ногами не имелось, и Торвард помедлил, не зная, куда идти. В отличие от вчерашнего, испытания сегодняшнего дня были для него полной загадкой: обо всем, что происходит за воротами сада, непосвященным знать не полагалось, и предыдущие гости Сада Богини молчали о пережитом. Этот путь каждый проходит сам. И возможно, каждый видит здесь что-то особенное, только свое. Ведь здесь – Иной Мир, а он к каждому поворачивается новой, неповторимой стороной, потому-то рассказы побывавших в нем так несхожи.
И потому говорят еще, что на самом деле Иной Мир не на островах западного моря и не под большими холмами, а внутри человеческой души.
Вокруг начало темнеть. Торвард в изумлении поднял голову: только что было утро, ясное утро ранней зимы, но небо затянула пелена темного тумана, в яблоневый сад спускались сумерки. У Торварда похолодела спина. Что это значит? То ли у него темнеет в глазах, то ли он стоит тут уже целый день, а не несколько мгновений, как казалось… В Ином Мире и время идет иначе. Здесь все иначе…
Внезапно Торвард почувствовал себя слабым и растерянным, беспомощным перед чарами, которые плелись вокруг. Вдруг вспомнились первые отроческие посвящения, когда он, двенадцатилетний подросток, был оставлен в глухом лесу бергбурских предгорий… и вместе с тем пришло успокоение. Ведь он справился тогда, справлялся много раз и после, а значит, справится теперь. Он не мальчик, он взрослый мужчина, один из лучших бойцов Фьялленланда. Вспомнилась мать, ее ехидная усмешка, правая бровь поднимающаяся выше левой. Кюна Хёрдис подмигнула ему издалека, и Торвард почти повеселел. Его мать видала виды и похуже. Не ему, сыну ведьмы, прошедшей через пещеру великана, бояться сумерек яблоневого сада.
Стало совсем темно, и он уже не видел ни ворот позади, ни деревьев, ни земли, ни неба. Потянуло тревожным холодком – то ли сквозняком, то ли запахом влаги, то ли какой-то внутренний ток пронзил его, но Торварду вспомнились ночи после битвы, темные долины и пустоши под догорающим желто-розовым закатом, заваленные грудами мертвых тел, где он бродил со своими хирдманами, выискивая раненых и поднимая трупы, которые надо хоронить… В ушах зазвучали резкие выкрики воронов, где-то очень далеко завыли волки, предъявляя права на свою долю жертв… Волосы шевелились, по спине продирало холодом и жутковатым ощущением близости божества. Даже старые шрамы снова заболели: заныли сломанные ударом копья два ребра с левой стороны и вмятина на левом бедре, откуда наконечник стрелы когда-то вышел вместе с куском мяса, напомнило о себе пустое место двух коренных зубов, куда телохранитель Хардульва конунга так ловко заехал рукоятью меча, – замахнуться и ударить клинком в давке на корабельном носу не получалось… Голова
Торвард сделал шаг вперед – стоять на месте и ждать неизвестно чего было невыносимо. От этого движения ему стало легче, и он шагнул еще два раза.
На третьем шаге он вдруг услышал впереди глухой громовой удар и остановился. Темнота озарилась беловатой вспышкой, и на фоне этой вспышки Торвард увидел исполинскую фигуру всадника, черного на черном коне. Конь и всадник сливались в единую глыбу, неразличимую и пугающую. Они были ростом с гору, и Торвард, вздрогнув от ужаса, невольно схватился за то место на поясе, где привык находить рукоять меча. Но нашел пустоту: все оружие пришлось оставить за воротами.
Мгновенно собравшись, Торвард приготовился сам не зная к чему. И не зря: исполинский всадник вдруг взмахнул рукой и бросил в него огромное черное копье. Торвард привычно увернулся – тело сработало само, как в бою, и копье с громким гулом ударилось обо что-то позади него. Всадник взмахнул рукой со вторым копьем. А Торвард совсем успокоился: он умел собираться и без дрожи делать то, что нужно, не тратя сил на переживания. Он легко увернулся от второго копья, а третье прилетело, как молния, мгновенно вслед за вторым, не дав ему времени даже заметить, но тело само, продолжая то же движение, увело Торварда из-под удара. «Ничего себе!» – только и мелькнуло в мыслях. Вспомнились четыре копья, стоявшие возле трона Эрхины, и Торвард ждал четвертого удара. Но его не было.
– Я узнаю в тебе моего сына, – прозвучал голос из темноты, и Торвард заметил, что фигура всадника слилась с мраком и уже не видна. – Открою тебе мое имя: я – Один, Альфёдр, Оллатир, Руад Роэсса, Бог Копья, Владыка Вдохновения, бог мертвых и отец всех живых. Много имен у меня и много умений. Иди вперед, там тебя ждут.
Тьма начала рассеиваться, и Торвард пошел. Неприятные чувства рассеялись, грудь вздохнула легче. Из мглы снова выступили яблоневые деревья, и они словно бы сами расступались, показывая ему направление.
Быстро светлело, и вот перед ним открылась красивая круглая поляна. Яблони вокруг нее цвели крупными белыми цветами, в воздухе висел свежий, нежный и будоражащий запах весны, хотя за оградой сада утверждалась в правах зима. Сам этот запах наполнял кровь ощущением беззаботного весеннего счастья, когда кажется, что тьма и холод ушли навсегда, что этот светлый день будет длиться без конца и весь мир открыт перед тобой. Из мира Одина он вступал в мир Фрейи, Госпожи, Богини, как ее звали здесь. Торвард хорошо знал это ощущение весеннего праздника и наслаждался этим даром – несвоевременным, внезапным, ему одному принадлежащим днем весны.
Посреди поляны расположился красивый дом, словно отлитый из узорной бронзы. Перед ним стояло дерево – яблоня, целиком сделанная из золота и сверкавшая так, что было больно смотреть. Открытые двери звали к себе, и Торвард переступил порог. Здесь была его личная вершина огненной горы, где Сигурда ждет его валькирия, его высшее «я», женская половина его самого. Эта валькирия – не смертная женщина ему на пару, а женская часть его внутренней вселенной, всегда состоящей из двух дополняющих друг друга равноправных частей.