Ясный новый мир
Шрифт:
Таким образом, за истекшее с начала июля время противник потерял на подступах к станции Даурия не меньше пехотной дивизии, бронепоезд и около трех десятков орудий. Вся степь перед нашими окопами была усеяна трупами, одетыми в ядовито-зеленую форму. На летней жаре, порой доходящей до 35–40 градусов Цельсия, вонь от разлагающихся тел стояла неимоверная. Но мы категорически отказывались от заключения временного перемирия для уборки трупов. Во-первых, было нежелательно подпускать японцев на дистанцию, с которой они могли срисовать нашу систему фланкирующих огневых точек, замаскированных под кочки и пригорки. Во-вторых, каждый самурай должен был иметь перед глазами наглядный пример того, что с ним
Со временем атаки противника, не теряя своего ожесточения, становились все реже и реже, что указывало на истощение людских ресурсов, выделенных на эту операцию. Кроме того, казачья кавбригада Метелицы и четыре механизированные бригады нашего корпуса полностью блокировали для японского командования все попытки обходного маневра. Любое японское подразделение, отошедшее в сторону от железной дороги для обхода наших позиций под Даурией, сразу подвергалось лихим кавалерийским атакам, к которым чуть позже подключалась бронетехника наших механизированных бригад, что приводило к их полному уничтожению. Пара таких случаев, закончившихся летальным исходом для наступающих японских батальонов, напрочь отбило желание у командовавшего так называемым Сибирским экспедиционным корпусом генерал-лейтенанта Юэ Мицуе производить дальнейшие эксперименты в этой области.
Пока шла бойня под станцией Даурия, к моему корпусу начали подходить подкрепления, направленные в Забайкалье из Центральной России. Первой была знаменитая в нашем прошлом Латышская дивизия, которую планировалось развернуть в корпус, благо источник ее пополнения в виде большого числа безземельных латышских крестьян-батраков после Рижского мира для советской власти отнюдь не был утрачен, а латышская беднота охотно становилась с оружием в руках под красные знамена. Кроме латышской дивизии, в мое распоряжение прибыли сформированная из московских красногвардейцев так называемая 1-я Пролетарская Московская дивизия, различные артиллерийские части (включая бывшие ТАОН, а ныне РВГК) а также еще две сводные дивизии, сформированные из солдат и офицеров старой армии, не пожелавших возвращаться к мирному труду и оставшихся на службе.
И вишенкой на торте стала Сводная Донская кавдивизия под командованием Семена Михайловича Буденного. Эта бригада начиналась со смешанного кавалерийского отряда, зимой 1917-18 годов сформированного из казаков и иногородних. Сначала будущие буденновцы хорошенько погоняли по Дону банды анархиствующих «братишек», а потом привели к общему знаменателю и немногочисленных сторонников атамана Каледина, устранив в ручном режиме все допущенные нашим корпусом недоделки. Короче, против тех сил, что были в распоряжении японского командования, около пятидесяти тысяч штыков при семидесяти полевых орудиях – это было даже не смешно.
И сегодня в четыре часа утра земля содрогнулась от тяжкого грохота. Это по японским укреплениям ударили восьми-, одиннадцати- и двенадцатидюймовые осадные гаубицы РВГК, позже поддержанные тяжелыми полевыми орудиями калибров 152, 122 и 107 миллиметров и имеющимися у нас железнодорожными транспортерами. Дирижировал «оркестром» пятидесятилетний генерал-лейтенант старой армии Георгий Михайлович Шейдеман, бывший командующий ТАОН, с первых же дней Октября перешедший на сторону советской власти. Два часа такой артподготовки, когда от тяжкого грохота канонады в домах на станции Даурия вылетали стекла, не оставили сидящим в окопах японским пехотинцам ни малейшего шанса. Эти гаубицы могли бы разрушить и полностью забетонированный укрепрайон, а не только полевые деревоземляные укрепления, наскоро возведенные японцами после того, как их наступление захлебнулось.
Едва умолкли раскаленные от стрельбы
Но главный вопрос дня решался не в лобовой атаке на разрушенные передовые позиции японской пехоты, а значительно южнее. За час до полудня наши механизированные и кавалерийские части перерезали железную дорогу в районе разъезда Билитуй. При этом японский бронепоезд, пытавшийся им помешать, был превращен в хлам пушками БМП-3. Таким образом, путь для отступления основной японской группировки был отрезан, а к пяти часам вечера кавбригада Метелицы неожиданной атакой ворвалась на приграничный разъезд № 89, где располагался штаб японского Экспедиционного корпуса, и навела там идеальный порядок, частично порубав, частично пленив японских штабистов. Генерала Юэ Мицуе живьем им взять не удалось. Тот яростно сражался с саблей в одной руке и револьвером в другой, а потом ввиду безнадежности сопротивления воткнул себе в живот кинжал-вакидзаси.
Путь в Маньчжурию был открыт. Дело оставалось за небольшим – надо было отремонтировать железнодорожные пути, потратив на это два-три дня.
26 июля 1918 года. Утро. Германская империя. Ставка верховного командования в Спа.
Присутствуют:
Император Вильгельм II
Главнокомандующий – генерал от инфантерии Эрих фон Фалькенхайн
Командующий группой армий «фон Белов» (1-я, 7-я, 9-я) (Парижское направление) – генерал от инфантерии Фриц фон Белов
Командующий группой армий «Принц Леопольд» (2-я, 17-я, 18-я) (Амьенское направление) – генерал-фельдмаршал принц Леопольд Баварский
Где-то далеко от этого тихого курортного местечка грохотала канонада, и солдаты трех европейских держав умирали каждый во имя своего Отечества. Пушки штурмовых германских панцеров прямой наводкой били фугасными снарядами по пылающему Лувру, превращенному французами в узел обороны. И никому не было никакого дела до превращенных в пепел сокровищ мировой культуры. Люди на парижских улицах были заняты важным делом – взаимным смертоубийством. Из подвалов горящего здания то и дело трещали французские пулеметы, а германские огнеметчики, подобравшись поближе под прикрытием артиллерийского огня, выжигали их длинными смертоносными плевками.
Линия фронта в Париже установилась по рубежу Сена – Марна с отдельными германскими плацдармами на левом берегу и французскими очагами обороны на правом. Больше трех недель шла ожесточенная битва за Париж. Противники сражались за каждую улицу, каждый дом и даже каждую квартиру или отдельную комнату. Но главным очагом сопротивления стали подвалы, откуда парижские национальные гвардейцы и солдаты регулярных частей вели меткий огонь по наступающим бошам. В ожесточении сражения германские огнеметные команды выжигали их вместе с укрывшимся от войны мирным населением. Да и никому неизвестно, было ли в Париже в эти дни хоть какое-то мирное население – ведь с немецкими оккупантами воевали даже десяти-двенадцатилетние дети, чьих сил едва хватало, чтобы двумя руками удержать револьвер или выстрелить из положенной на бруствер окопа винтовки.