Ясон

Дегре Лейтенант

Жена чуть задумалась, а потом улыбнулась:

– Мишенька, а если ты переставишь буквы по-другому, и получится «ноздря», что означает то самое место, из которой ты вечно выковыриваешь свои словесные выкрутасы. Пойдем спать, Еврипид ты мой!

Они вместе засмеялись и в обнимку двинулись из кухни в комнату.

Океан. Февраль 1929 года.

Тихий ветер почти не двигал крошечное судно. Молодой капитан без особого успеха пытался колдовать с безжизненно обвисшим

парусом. Пожилой исполнял роль кока и потрошил выпрыгнувших на палубу летучих рыб.

– Так, на чем это я в прошлый раз остановился? Да, про Миклухо-Маклая… А еще Римский-Корсаков тоже мой земляк. Слышал арию? «Не счесть алмазов в каменных пещерах…», – пожилой запел было, но зафальшивил, прокашлялся и умолк. – Индийский гость, наверно, в кладах толк знал, как думаешь, Федя? А еще Римский-Корсаков тоже моряком был, может в этих морях и плавал?

– В Тихом Океане есть атолл Римского-Корсакова, только на английских картах он называется по-другому.

– Это другой Римский-Корсаков… А еще Суворов – тоже мой земляк. А ты знаешь, что здесь в этом самом океане недалече от нас есть атолл Суворова? Миль эдак пятьсот, не больше. Может, сплаваем?

– Ты обещал про себя рассказывать, вот и рассказывай про себя, а не про Суворова

– Я и пытаюсь… Самому про себя трудно рассказывать. Непривычно. Я же не писатель… Вот Суворов – воевал, но про себя только письма писал. Книги про него писали другие. А если бы он книги писал, то никогда бы хорошо воевать не смог. Уж больно разные это занятия: либо живи интересно, либо рассказывай интересно. И про меня должны бы лучше другие рассказывать, им со стороны виднее. Или еще лучше – настоящие писатели. Правда, эти все на свете переиначат, по-честному никак у них не получается. И вот веришь ли, Федя, что про меня настоящую книжку написали!

– Не верю!

– И напрасно! Написали. Правда-правда! Там, конечно, все не так, как было на самом деле, но и моя фигура там вполне узнаваема, хотя и несколько комична.

– Ты знаешь автора? Кто он?

– Представь себе, нет. И понятия не имею, откуда им стало известно обо мне. А откуда Гомер или Еврипид узнавали о своих героях? Мы уже не узнаем никогда. Впрочем, одну версию имею …

Летучая рыба выпрыгнула на борт, отчаянно забилась на палубе, была ловко подхвачена за хвост и мгновенно лишилась головы.

***

Москва. Ноябрь 1924 года.

– Миша, милый, успокойся! Все хорошо! Это только сон! Сон! Просто ночной кошмар!

– Сон… Страшный… Иван Грозный… хотел отрубить мне голову.

– Чтобы сон не сбылся, его нужно непременно кому-то рассказать. Давай, рассказывай!

– Мне привиделся во сне Иван Грозный. Ходит по нашему дому и жильцов одного за другим убивает. Встретил меня и тоже хотел голову отрубить. А потом говорит: «Не трожь мои сокровища, но привези мне синодик, куда я убиенных вписывал. Мне надо им всем долги вернуть!»

– Ходят слухи, что большевики в Кремле ищут сокровища царей. Говорили про библиотеку Ивана Грозного. Ты же сам мне рассказывал! Вот и весь твой сон.

– Да-да,

конечно, только сон. А ты знаешь, Люба, в чем прелесть писательства?

– И в чем же?

– Все свои безумные страхи, кошмары писатель может изложить на бумаге и скормить читателям. Только так я избавляюсь от своих чертей. Просто записываю на бумагу, и тогда эти черти перестают меня донимать.

– Теперь придется тебе написать про Ивана Грозного!

– Вот еще! Это же не моя тема! – фыркнул писатель.

– Мишенька, ты безумно талантлив, ты справишься с любой темой, – жена гладила писателя по голове, – только умолю тебя: будь осторожен в разговорах со знакомыми! О большевиках и их вождях – как о мертвых: либо хорошо, либо ничего!

– Кроме правды, – упрямо тряхнул чубом писатель.

– Миша! – в голосе жены зазвучала сталь. – Даже не вздумай! Это очень опасно!

***

Москва. Ноябрь 1924 года.

«Тов. Арбузов,

Сообщаю Вам полученные сведения о пятом члене банды, ликвидированной 15 июля на финской границе… Воробьев Василий Мефодьевич, бывший титулярный советник, бывший сотрудник департамента полиции в Петербурге. Отличный стрелок: неоднократно получал призы за стрельбу. Может быть очень опасен при задержании. Близок к службе контрразведки штаба армии барона Врангеля. Предположительно в настоящее время занимается вопросами финансирования белого движения и конкретно монархического крыла, близкого к бывшему великому князю Николаю Николаевичу Романову. В настоящее время находится в Париже. Взят под наблюдение…»

Арбузов прочитал записку, обмакнул перо в чернильницу и написал на полях: «Луговому. К сведению». Затем отложил в стопку на правый край стола, что-то вспомнил и поднял трубку:

– Пригласите ко мне, пожалуйста, писателя… Да-да, которого доставили сейчас. И без конвоя, пожалуйста.

На пороге кабинета появился напряженный и ссутулившийся человек, лет около тридцати. Во внешности его было нечто аристократическое: прямой античный нос, слегка волнистые волосы спадали на лоб небольшим чубом, из-под которого напряженно глядели большие глаза. «Какое породистое лицо» – подумал Арбузов. Вошедший окинул взглядом кабинет с голыми крашеными стенами, черное окно без штор, два стола – для хозяина кабинета и для стенографиста, простые жесткие стулья, очевидно, – для них же, и одинокий табурет напротив стола – очевидно, для посетителя.

– Здравствуйте, Михаил Аристархович! Очень приятно познакомится с настоящим писателем! Меня зовут Артур Христианович.

Вошедший с горькой иронией взглянул на табурет и со вздохом сел:

– Здравствуйте, Артур Христианович. К сожалению, я со своей стороны пока не могу сказать, что очень рад нашему знакомству.

– И напрасно! – укорил хозяин кабинета, – Ведь я сейчас спасаю вас неминуемой гибели.

Писатель сделал непонимающий вид, Арбузов, тяжело вздохнув, продолжил:

– Михаил Аристархович, скажите, за что вы так обижены на Советскую Власть?