Яст

Караванова Наталья Михайловна

И неожиданно даже для себя призналась:

— Если бы не ты, я бы совсем… у меня тоже больше ни кого нет.

Повисла пауза. Солнце, шар расплавленной меди, зацепилось краем за макушки седых елей. Порвалось, расплескался рыжий закат.

Яст сказал:

— Это мудрая сказка. Но… если я рас… расколдуюсь, тебе не понравится.

— Ты станешь чудовищем? — невесело предрекла

Янка.

— Все не так безнадежно. Я просто перестану быть человеком…

В ту ночь она никак не могла заснуть. Снились тревожные, душные сны, сердце то скакало сайгаком, то успокаивалось. Хотелось немедленно куда-то бежать, или, на худой конец, просто спрятаться под одеялом, и носа не высовывать.

Противоречивые желания в конце концов заставили натянуть любимые джинсы и свитер. Проверить, спит ли в соседней комнате тетка, потихоньку выбраться через окно на двор. Ну да, через окно: дом старый, половицы так скрипят, что могут не то, что тетку, пол улицы разбудить.

Выбралась. Вдохнула ночь. Август рассыпал млечный путь прямо над головой.

Где-то хрипло опробовал ноты петух, но сбился, смолк.

Янка побежала. Задами, через огороды. Вдоль забора, на старый полустанок. Там раскрошившиеся бетонные плиты ведут прямо к полотну. Полкилометра вперед — и начнется та самая узкоколейка. Ее так и не убрали за лето. А теперь уж и вряд ли уберут. Быстрее.

Теперь она была уже уверена — Яст ждет. Зовет ее изо всех сил, надеется… что она успеет?

Успеет что?

— Добежать. Янка, он прилетел за мной. Все, Янка, все…

Он сидел на рельсе — полупрозрачный, съежившийся. Несчастный.

И нельзя даже дотронуться. Протянешь ладонь, а под пальцами будет воздух.

Потому они всегда прощались заранее, у тех самых камней, где сон-трава цветет с марта по август.

— Яст…

— Он мой… ну, вы бы сказали "хозяин". Но это неправильное слово. А правильного я не знаю.

— И ты не можешь отказаться?

Яст пожал одним плечом. Взял откуда-то эту дурацкую привычку, совсем недавно ее еще не было. Отвел взгляд:

— Янка, а если я скажу, что я не человек? Да, я создал этот… образ… чтобы было удобней с тобой общаться.

Но я не человек.

— И что?

— Я вещь, Янка. Я просто потерянная вещь.

— Это из области самокритики, да?

Она села на рельсы рядом.

— Это из области самой что ни на есть правды. Ты будешь смеяться, но я космический корабль.

— Живой?

— Ох, Янка, как же с тобой сложно. Конечно, живой. Какой же еще?

— Это, наверное, интересно?

— Какая разница, когда без тебя?

— А если со мной… возьми меня с собой! Пожалуйста…

Прибежала собака. Села рядом, поскуливая. Она тоже была полупрозрачной.

Положила большую морду на колени Ясту. Янка зажмурилась. Спросила:

— А твой хозяин может тебя… ну, освободить… или нет… так же не бывает… ну, мне подарить, а?

— Он все может. Он же бог. Только захочет ли?

— А давай спросим?

— Янка, ты чудо…

Яст поднялся, вскочила собака.

— Пойдем!

Еще один бог задумчиво провел пальцем по корпусу кораблика. Корпус выглядел неважно: к звездной пыли добавилась пыль земная, несколько веков во влажной почве вовсе не способствовали хорошей сохранности. Лететь на нем — опасно.

Оставлять — нельзя. Противозаконно.

Прости, дружище! Невесело усмехнулся бог.

— Погодите! — крикнула Янка.

Что-то подсказало ей — сейчас случится недоброе.

Бог обернулся.

Ему навстречу из кустов вышла собака. Села, уставилась в лицо инфернальными глазами.

— Янка, иди сюда, — шепнул Яст в самое ухо, — быстрее!

В одном из камней виднелось круглое отверстие. Оттуда, из глубины, мерцал желтый свет. Как от свечки.

Она, не раздумывая, забралась внутрь.

Собака легла в траву, прикрыла веки. Над ястом зашуршал сильный ветер.

Бог плюнул под ноги и обернулся к камням. Затягивать процедуру не следовало.

Вот только не было там уже никакого кораблика.

Только сон-трава цвела.

Просто лес. Просто август. Ветер.

В небе над его головой вспыхнула и погасла еще одна маленькая звезда.