Ят
Шрифт:
– Командир, тут цивильные! – доложил патрульный.
«Цивилизация и милитаризация – абсолютно противоположные вещи», – подумал я, оглядываясь.
Поле покрывал невыпавший снег.
Солдаты были вооружены до зубов. Но зубов у многих не было.
Нам повезло: оказалось, командир хорошо знал Гида: они даже обменялись рукопожатиями. После чего мы почувствовали себя намного легче. Рукопожатие, полученное от вояки, Гид положил в карман.
– Что вы делаете на пустыре? – спросил Гид.
– Это не пустырь, это поле брани, – ответил командир и витиевато выругался, надстроив сортир на несколько
– А для чего всё? – спросил Гид у командира, указывая на шевеление солдат.
– Дурные примеры. Эпиде – имя. Армия обязана вмешаться, и она вмешивается.
– А мне сказали, эпидемия пошла на убыль, – удивился Гид.
– Совершенно верно. Мы обязаны её задержать и не позволить. У меня приказ. Мой батальон прикрывает основной рубеж.
– Батальон? Что-то маловато народа для батальона, – заметил я.
– Демографический взрыв, – хмурдито отвечал вояка, сурово супя брови, – всех поубивало. А вы куда направляетесь?
– А мы в Госпиталь. Мой друг – главврач.
– А-а, ну-ну, – сказал командир и распорядился отпустить нас.
Глава 29. На берегу очень дивной реки
Мы вышли за многоэтажный город, а Ярмарка продолжала сопровождать нас лавками, лавочками, лавчонками, лавчушками, лавочечками, но мы туда уже не заходили, поскольку поняли: бесполезно. Там мы не найдём ничего, что искали – ни Томова СЖ, ни Мечты, ни интересов. Может быть, где-нибудь на другой Ярмарке… Поэтому всё внимание мы переключили на дорогу, которая вела к Госпиталю.
А дорога простиралась самая обычная: просёлочная, сильно просевшая, засыпанная просом и просечённая ударами острых копыт крупного и мелкого рогатого скота, а также осколками снарядов и орудий: по ней когда-то недавно проходила армия. Дорога оттачивала наше внимание, словно оселком, но не детёнышем осла и ослицы, а точильным камнем.
Обе обочины дороги покрывали чины, чинки и чинуши, которыми чинили, починяли уши. Или шины чина – с помощью которых чин достиг известного места.
За очередным поворотом, словно латинское яйцо бросая в рот, трепещуще открытый ему навстречу, зеркально блеснула излучина водной глади. Говоря другими словами, на пути показалась река. Не очень широкая, а так, речушка. Но впадала она в минувшее болото, или же вытекала из него, определить мы не сумели – уж очень много поворотов сделали, – а спрашивать не стали. Побоялись: а вдруг ответит?
Нам река не мешала: дорога шла вдоль берега, пересекать речку мы не собирались, а если и понадобилось бы нам вдруг для чего-нибудь её пересечь, то через неё в разных местах перебрасывались мосты, мостки, мостики и бродки, а кое-где под дно реки проложили и тоннели.
Мы остановились на высоком берегу на крутом. Вдали, под кручей, по реке тянули бредни, вымачивая для какой-нибудь редкой пакости – редкой в наши бренные дни.
От излучины доносились взрывы негодования – не очень, впрочем, мощные. Выражая через тротиловый эквивалент, сто-двести грамм. Очевидно, где-то глушили рыбу. Или местный эквивалент рыбы. Или эквивалент местной рыбы. Или рыбу местного эквивалента. Или рыбу эквивалента мест.
У кромки воды, на берегу, мы заметили нечто распростёртое – распространённое и стёртое, –
– Что это? – спросил я.
– Закон, – жёстко, но сурово ответил Гид.
– А тот чего? – уточнил я, указывая на ползуна.
– Выискивает дырки, лазейки в нём.
– Вот гад! – вырвалось у Тома.
– Зачем вы так? – с укоризной Гид посмотрел на него, и продолжил: – И заштопывает их.
– А-а… ну, тогда ладно… А как же пословица «закон – это высокий-превысокий столб. Перелезть через него нельзя, а обойти можно»? – решил выяснить Том.
– А также пословица «закон что дышло – куда повернёшь, туда и вышло», – додал я.
– Наверное, они о другом законе.
– Опять омонимы, – догадался Том. – Хотя ткни дышлом в небо – будет столб.
– Конечно. Законы бывают разные. Одно дело – законы природы, физические законы. Попробуйте отменить закон всемирного тяготения! Другое дело – законы юридические, судебные, так называемые законы всемирной тягомотины, которые, вообще говоря, можно изменять, как кому заблагорассудится. Что и делается постоянно и повсеместно. На самом деле, конечно, они не законы в строгом смысле слова – это правила, рекомендации, а вот поди ж ты! Просто кому-то очень хотелось, чтобы их называли законами, он и назвал их так, а остальные привыкли. Законы, дорогие мои, надо открывать, а не придумывать!
– Но тут-то имеются в виду именно судебные законы!
– Да, поэтому и возникают разночтения – как кто поймёт, так и трактует, толкует.
– Каждый понимает в меру своей испорченности, – сказал я гнусную банальность. Хотя мог бы и не говорить: все её знают.
– Исперченности, – сказал Том и продолжил: – испарченности, испарчённости…
– Испэрченности, – добавил и я, – в верхней палате.
– Спустимся к воде, – предложил Том, – искупаемся. Или хоть руки намочим. Соскучился я по речке…
Мы спустились, но когда увидели воду, всякое желание не то что купаться, но и опускать в неё хоть палец исчезло, как и не появлялось: в реке медленно-медленно текла мутная-мутная вода, и от неё тянуло не то дихлофосом, не то хлорофосом, не то хлороформом, но уж что не хлорофиллом – точно. А также линейно и объёмно.
На берегу дивной мутной реки, забросив удочки в неё и мимо, сидели странные рыболовы. Глазами они словно зачерпнули из реки, либо же зеркально отражали реку.
– А эти что делают? – поинтересовался Том. – Ловят рыбку в мутной воде?
– Ловят кайф! – ответил Гид. – Вы как-то спрашивали…
– И удачно? – продолжал допытываться Том.
Вместо ответа один из сидевших – видно, услышав вопрос (непонятно, какой: второй или первый?) – сунул руку в воду и вытащил полный кукан стукуканулых (стукнутых, надетых на кукан и снулых, уснувших) рыб. Некоторые, как мне показалось, почти полуразложились, и острые кости их хребтов прокалывали уже оплывшее или ещё оплывающее мягкое мясо. Мееня передёрнуло и я чуть не сблеевал, произнеся не то «бе-е», не то «ме-е», не то и то и другое вместе.