Явление прекрасной N
Шрифт:
– Алкашей, кстати, мало, – доверительно сказал Гордей, принимая дары волшебной пещеры. – Это был маленький ребёнок, который свалился с подоконника вместе с цветочным горшком. Хронологически, вернее сказать, горшок упал на полсекунды позже и прямо на голову лётчику. Но сегодня вообще какое-то светопреставление. Как в полночь началось, так и не прекращается. Конца края не видно…
Наверное, от усталости он заговорил в духе фельдшера Ирины. «Светопреставление», «конца края»… Оставалось только всплеснуть руками, но, к
– Я беспокоюсь за тебя, – вздохнула Кайса, на секунду вынырнув, чтобы сунуть ему чистые «скоропомощные» штаны. – Подожди, трико дам, на улице, я знаю, морозище…
Её голова и половина торса опять скрылись за раздвижными створками. Внезапно она выпалила быстро и глухо, словно не ему, а выкрикнула накопившуюся тревогу в недра шкафа:
– Ну почему ты вкалываешь, как проклятый на скорой, хотя уже давно мог бы спокойно сидеть в тёплом кабинете областного департамента? Звали же!
– Не заводись, – Гордей втянул запах подгоревшего молока.
Запах плохого настроения.
– Ты расстроилась, устала.
Эта вонь… Ржавый прут ударил в самый центр затылка. Гордей с трудом удержался, чтобы не съязвить: уставать ей особо не от чего. Кайса бросила работу два года назад в неистовом стремлении зачать ребёнка. Они старались уже десять безуспешных лет, но последнее время у Кайсы это приобрело маниакальный характер. Она пыталась исключить все угрожающие факторы. Волнения на работе в том числе.
Но устыдился, похвалил себя за то, что промолчал. Вся жизнь его – сбежавшее молоко…
– Ты же знаешь, что…
– Хватит! – прут в голове провернулся два раза.
Гордей пошёл на кухню, выпил сразу две таблетки нурофена. Заварил в термосе чая покрепче, рубашку застёгивал на ходу. Натянул через голову колючий, но очень тёплый свитер. Его придётся снять перед вызовом, к больным нельзя – шерсть, но можно погреться несколько блаженных минут, пока неотложка несётся по улицам города.
– Гордей! – Кайса следовала за ним со старым скатанным трико в руках.
Он почти собрался, какого чёрта носить за ним дедовские кальсоны?
– Я беспокоюсь за тебя…
От звука её голоса железный прут провернулся в затылке снова, Гордей чуть не застонал. Жизнь – сбежавшее молоко, рвотные массы, липкий пот испуганных пациентов, пмс жены… Он не глядел на Кайсу, когда, не сдержавшись, произнёс:
– Конечно, работа, например, пластического хирурга оплачивается лучше. Но, согласись, несколько поздно…
– Нет, Гордей, не поздно, – в её голосе загорелось воодушевление, – мы можем уехать отсюда, давно пора уехать из этого бесперспективного города…
Он знал, почему Кайса всё время хотела уехать. Дело было вовсе не в бесперспективности. И даже не в его работе.
– Хватит! – это рявкнул не Гордей, а тот прут, что ворочался
Он швырнул связку ключей. Она тяжело бухнулась на пол, не долетев до Кайсы.
От хлопка двери что-то в коридоре сорвалось и зазвенело вслед за ключами. Наверное, одна из тех весёленьких картинок в рамке, которые Кайса развесила в тёмной прихожей.
Гордей считал до ста, стараясь успокоиться. Он спустился на второй этаж, когда стало стыдно: «Это у Кайсы месячные или у меня?». А, может, просто начал действовать нурофен.
У выхода из подъезда запиликал мобильный. Если Кайса скажет, что была не права, затеяв этот разговор в самый разгар напряжённой смены, он, пожалуй, извинится.
Но звонил Мика, и голос его сразу очень не понравился Гордею. Уже начальное «Как сам?» звучало наигранно.
– Мика, – ухнул Гордей, – кокетничать будем после. Я на смене. Если что срочное, давай без предисловий.
И тогда Мика, тяжело вздохнув, выдал:
– Ночью видели свет в окнах «Лаки»…
Глава вторая. В брошенном баре загораются огни
Кайса бросила тёплое трико, которое Гордей так и не надел, на сорвавшуюся со стены картину. Это был ангел, безмятежно парящий над спящим городом. Акварель казалась такой светлой и нежной, Кайса повесила её в коридоре, чтобы хоть немного осветить вечный полумрак. Сейчас она не могла смотреть ангелу в глаза. Трико накрыли всё: и ангела, и связку ключей, и обиду.
Гордей психовал редко. Её вина: не почувствовала момент, опасный для серьёзного разговора. И даже когда локомотив под названием «гнев Гордея» после двух предупредительных гудков понёсся на неё, сорвав тормоза, продолжала глупо и безрассудно стоять на своём.
Потому что он говорил обидно. И тон голоса, и то, что стояло на самом деле за словами. Плохая жена Кайса. Превращающийся в курагу абрикос без косточки.
Муж прав. Чугунной «гордеевской» прямотой, но прав. От этого – невыносимо обидно.
Кайса прошла в комнату и включила телевизор. Гордей не прикасался к пульту, поэтому она была точно уверена, что сразу попадёт на сериальный канал. Тот, который смотрела и вчера, и позавчера, и полгода назад. Ей всё равно, что мельтешит на экране. Сериалы шли фоном, разбавляли тишину и не мешали думать о чём-то своём. Кайса даже где-то читала, что они имеют психотерапевтический эффект. Нормализуют гормоны. На каком-то там подсознательном уровне.
Кайса решила ускорить нормализацию гормонов. Она достала из бара бутылку вина. Очень хорошего, кажется, как-то давно Гордею презентовал один из пациентов. Кайса не разбиралась в алкоголе. Взяла высокий стакан для сока, налила. Она и раньше не любила спиртное, а последние два года вообще ни разу даже не пригубила. Это был акт протеста.