Язон четырех морей
Шрифт:
Кроме Марианны, принцесса была единственной женщиной из присутствующих, посмевшей нарушить императорские указы. Ее декольтированное на грани благопристойности платье из белоснежного муслина словно только и предназначалось, чтобы намеренно обнажить действительно замечательное тело и выигрышно показать великолепное украшение из сверкающей голубизной бирюзы – последний подарок Наполеона Богоматери Безделушек, как называли ее в светских салонах.
Марианна ничуть не удивилась сияющей улыбке, посланной Полиной Чернышову. Удалой царский курьер немало времени провел в алькове принцессы. Правда, эта улыбка выбила из колеи Тальму, который от волнения пропустил несколько строф. Полина появлялась в театре совсем не ради спектакля, а для того, чтобы дать возможность
Неподалеку от императорской ложи, как всегда в позолоте, князь Камбасерес дремал в своем кресле, погруженный в блаженство послеобеденного отдыха, в то время как рядом с ним министр финансов Годен, изящный и старомодный в современном костюме, но в парике с косичкой, похоже, находил в своей табакерке гораздо больше удовольствия, чем на сцене. В одной полутемной ложе Марианна заметила Фортюнэ Гамелен, занятую оживленной беседой с каким-то гусаром, которого она не смогла опознать, но за которым с мнимым безразличием пристально следила очаровательная м-м Рекамье. Чуть дальше, в ложе главного интенданта армии, красавица графиня Дарю, его жена, в платье из синего, с разводами атласа, сидела, задумавшись, рядом со своим кузеном, молодым аудитором Государственного совета по имени Анри Бейль, чье широкое лицо избавляли от вульгарности великолепный лоб, живой, проницательный взгляд и рот с ироническими складками. Наконец, в просторной ложе против сцены маршал Бертье, князь Ваграмский, прилагал немалые усилия, чтобы уделить равное внимание своей жене, княгине Баварской, некрасивой, доброй и благодушной, и своей любовнице, порывистой, гораздо более полной, язвительной маркизе Висконти, старой связи, которая постоянно выводила из себя Наполеона. Большинство других зрителей составляли прибывшие в Париж на свадебные торжества иностранцы: австрийцы, русские, поляки, немцы, добрая половина которых, видимо, ничего не понимала в Расине. Среди них пальму первенства по красоте держала блондинка, графиня Потоцкая, самое свежее завоевание красавца Флао. Они вдвоем занимали скромную ложу: она, сияющая от радости, он, еще бледный после выздоровления, и не спускали друг с друга глаз.
«Тальме не повезло! – подумала Марианна, когда действие закончилось все-таки под гром аплодисментов тех, кто не слушал или не понимал, явно желая этим искупить свою вину. – Необходимо присутствие Императора, чтобы зрители удостоили спектакль вниманием. Когда он здесь, никто не шелохнется».
В антракте зал Комеди Франсез наполнился шумом, смехом и разговорами. В соответствии с правилами хорошего тона мужчины должны были отправляться к своим друзьям, чтобы приветствовать их жен с такими же церемониями, словно это происходило у них дома. В некоторых ложах лакомились конфетами, щелкали орехи, пили шербет и ликеры. Театр был только предлогом, чтобы уютно посплетничать, обычным проявлением светской жизни.
Марианна хорошо знала этот обычай, и после того как занавес упал перед кланяющимися артистами, она с лихорадочным нетерпением ждала того, что произойдет. Придет ли Язон приветствовать ее или останется в ложе вместе с Талейраном и другими гостями князя? Она горела желанием увидеть его совсем близко, коснуться его руки, попытаться отыскать в его глазах то же выражение, что и во время безрассудной вылазки в Мальмезон. И если он покинет ложу, придет ли он к ней… или прибережет этот желанный визит для другой дамы? Может быть, присутствие возле нее Чернышова смущает его? Может быть, не следовало позволять этому назойливому человеку сопровождать ее? Но она напрасно волновалась.
Следуя примеру других, Чернышов встал. Он с досадой извинился перед Марианной за необходимость покинуть ее на время: повелительным жестом принцесса Полина позвала его.
– Идите! – сказала молодая женщина, стараясь скрыть свою радость.
Она следила за ложей Талейрана. Князь с трудом встал и приготовился выйти вместе с Язоном. Глаза Марианны блестели от нетерпения. Если Язон сопровождает Талейрана, тот
– Одна я долго не останусь. Идите же! Принцесса теряет терпение…
В самом деле, Полина Боргезе повторила приглашающий жест в адрес русского. Подавив недовольное движение, Чернышов направился к двери и на пороге остановился, пропуская Фортюнэ Гамелен. Свежая и яркая, в платье из расшитой жемчугом зеленой парчи, креолка с задорной улыбкой поддразнила русского:
– По-видимому, ее сиятельству не нравится, что один из ее любимых жеребцов резвится на соседнем лугу! – сказала она весело. – Бегите, дорогой граф, иначе вы рискуете быть очень плохо принятым!
Красавец полковник поспешил воспользоваться случаем и ретировался. Фортюнэ достаточно поднаторела в некоторой вольности речи, которая, впрочем, не была для нее свойственна. Вся сияя, она подошла к подруге, постаравшейся улыбкой скрыть недовольство, что она опять не останется одна. Ложа мгновенно заблагоухала розой.
– Честное слово, – вздохнула г-жа Гамелен, устраиваясь рядом с Марианной, – я не могла удержать желание поближе познакомиться с делами, когда увидела нашего американца в ложе дорогого князя.
– А твой гусар? – насмешливо спросила Марианна. – Что ты с ним сделала?
– Я послала его пить кофе. Ему слишком хотелось спать, а я не выношу сонных, когда я рядом! Это оскорбительно… Но скажи, мое сердечко, эта Мурильо в черных кружевах действительно законная супруга нашего интересного пирата? От нее за десять лье несет католической Испанией, и я могу спорить, что она душится ладаном.
– Да, это сеньора Пилар. Но Язон не пират.
– Позволь мне пожалеть об этом. Тогда он не погряз бы в устаревших и пыльных, как испанская сьерра, предрассудках. Но как бы то ни было, я надеюсь, что он сейчас направляется к этой ложе…
– Может быть, – с бледной улыбкой откликнулась Марианна, – но маловероятно.
– Полноте! Талейран знает свет, и раз он взял его на буксир, я убеждена, что мы увидим их с минуты на минуту! Не бойся, – добавила она, успокаивающе положив руку на колени подруги, – я точно знаю мою роль наперсницы, и у меня есть масса вопросов к князю. Вы сможете спокойно поговорить.
– Под устремленной на нас парой этих черных глаз? Ты не обратила внимания, как смотрит на меня сеньора?
– Черные глаза всегда остаются черными глазами, – пожав плечами, философски заключила креолка. – И лично я нашла бы это даже забавным! Ты не знаешь, какое наслаждение испытываешь, вызывая ревность.
– Кстати, о черных глазах: кто такая другая парка в черном платье, эта женщина в годах, но еще привлекательная?
– Как? Ты ее не знаешь? – с искренним удивлением воскликнула Фортюнэ. – Она и ее муж, старый рыжий шотландец, похожий на дремлющую на одной ноге цаплю, лучшие друзья Талейрана. Неужели ты никогда не слышала о миссис Сюливен, прекрасной Элеоноре Сюливен, и о Квентине Кроуфорде?
– Ах, это она…
Марианна действительно вспомнила горестное признание г-жи де Талейран в то время, когда она исполняла при ней обязанности лектрисы. Княгиня с гневом рассказала о некой мисс Сюливен, интриганке, которая, побывав морганатической супругой герцога Вюртембергского и разделив участие во всевозможных заговорах и интригах, стала жить с английским агентом, Квентином Кроуфордом, и кончила тем, что вышла за него замуж из-за его большого состояния. Марианна вспомнила также, что эта антипатия была особенно вызвана тем, что миссис Сюливен-Кроуфорд, несмотря на свой более чем средний возраст, сохранила необычное влияние на мужчин. В частности, разумеется, на Талейрана, и с ним она поддерживала отношения, которые княгиня считала слишком подозрительными, ибо они казались смесью физического влечения и связанных с недвижимостью дел. Именно Кроуфорды продали князю превосходный особняк Матиньон, а они жили теперь в его старом доме на улице Анжу.