Язва
Шрифт:
— Выбросить это! — истерически закричала девочка.
«Выбросить это!» Все древние предрассудки, все земные табу слышались в этом крике. Виллис наклонилась и сквозь обвивавшую его «сорочку» встретила серьезный взгляд двух больших необычайно синих глаз.
— Выбросить это! — сказала она с возмущением. — Как же так? Он ведь смотрит на нас!
И она хотела подобрать ребенка. Но тут она заметила под опрокинувшимися глыбами белую ногу с разорванными венами. Колебания пуповины были вызваны судорогами агонии этой матери, вытолкнувшей ребенка из себя, оттолкнувшей его от смерти… Просунув руку как
Она приказала детям отойти и позвать Морозова, а сама осталась с мертвым телом и с ребенком. В голове у нее было пусто, и в то же время она чувствовала какой-то смутный призыв, ей казалось, что место ее уже не здесь, что судьба в критический момент удаляет ее отсюда. Судьба или воля?.. Морозов съехал по склону, он хотел сначала раскопать женщину, но быстро отказался от этой идеи. Он заглянул в щель между камнями и сказал, поднявшись:
— Она мертва. Ничего не поделаешь.
— Но она только что двигалась…
— У нее раздавлена голова. Но движение ребенка уже началось.
Он немного дрожал. Виллис подобрала с земли нож из полированного камня, принадлежавший одному из часовых, и обрезала то, что соединяло мать с ребенком. Это был мальчик.
— Да он родился в сорочке, — сказал неожиданно постаревший Морозов шепотом. — На Земле сказали бы, что он будет счастлив…
Затем, сняв свою пресловутую шкуру, он прикрыл ею белую ногу.
— Это первый ребенок, родившийся на Антигоне, первый ребенок нашего полета…
Сгрудившись на краю кратера, «кузнечики», которые так храбро боролись со спрутами и левитировали над огненной равниной, тоже дрожали…
— Как вы им это объясните? — спросил Морозов.
И Виллис, безмятежно:
— Я скажу им, что этот ребенок родился из земли Антигоны, из могилы своей матери. Разве все мы не рождаемся именно так?
Однако многие девочки почувствовали себя плохо, и она поспешила унести ребенка в пещеру, чтобы обмыть и запеленать его.
А наверху, на площадке, все стоя приветствовали посланцев восхитительной эскадры — Талестра во главе, со своей мужественной мордахой; в боевых скафандрах астронавты не были похожи ни на Леса, ни на Валерана, они были грубее, более жизненными, менее породистыми, но, несомненно, она признала своих: бойцов, корсаров! Но когда сам Айрт Рег снял шлем скафандра, она поразилась странному контрасту между страстными, еще детскими губами и серыми холодными глазами, в которых проплывали тени звезд и облаков…
— Мне было довольно трудно обнаружить вас, — сказал он, обращаясь к Лесу, в котором без колебаний тотчас признал командира. — У меня не было ваших точных координат. Но этот колокол…
— Ага, так вы слышали колокол?
— Да, наверное, этому способствовали орбитальные вихри. Мы принимали звон на ультракоротких волнах.
— Это приспособление древних жителей Антигоны в форме щита.
— Да, они умели создавать. Но, учитывая искажения магнитных полей звезд Бездны Лебедя, вас, конечно же, было нелегко обнаружить!
— Спасибо вам, — сказал Лес. — Сожалею, что мы завлекли вас на эту планету…
А Талестра с глубоким сожалением думала, что это была вроде бы обычная встреча цивилизованных людей,
— Это ничего, — отвечал между тем Айрт. — Рад, что оказался полезен вам. Но теперь надо подумать о сборах: мне кажется, что на этой планете не очень пригодные для жизни условия. Мои корабли к вашим услугам.
— Чтобы?..
— Чтобы переправить вас на Арктур, конечно же. Может быть, не на саму Сигму, с которой у меня… скажем, некоторые недоразумения, а на одну из ближайших планет.
— Несчастный! — крикнула Талестра. — Вы хотите взлететь! — И она, которая молодцом держалась на Уране, Гефестионе, Антигоне, потому что была храброй и потому что не хотела участвовать в панике, которая лишь стискивала зубы в пламени огнеметов и среди взрывов, та самая Талестра закрыла лицо руками и разрыдалась.
Конечно же, несколько «кузнечиков» последовали ее примеру. И возник беспорядок.
— Однако, — сказал Айрт. Он очень смутился. Девушка приникла к его плечу, и он растерялся, невольно обнимая эту статую с рыжей шевелюрой, этот источник вырвавшихся энергий с самыми различными и самыми бурными проявлениями. — Однако вы не должны так переживать. В конце концов, вы, командир, и вы, профессор, скажите ей, что в этом нет никакой тревоги…
— Есть! — взорвалась Талестра. — Вы разве не знали, что Антигону невозможно покинуть?!
— Однако приземлился я без всяких затруднений…
— Еще бы! Здесь очень приятно садиться, когда тебя засасывает бездна. Вот так здесь и оказалась тысяча кораблей! Но попробуйте взлететь! Это вопрос притяжения: ведь Антигона — гигантская разбушевавшаяся пиявка, вылезшая из какого-то ужасного места. Разве это не так?! Вы все, да скажите же ему!
И она в изнеможении умолкла среди дыма и слез, ее подавленные спутники отворачивались и ничего не отвечали.
— Я не думаю, что ситуация настолько безвыходна, — сказал Айрт. Освобожденный от прислонившейся к нему статуи, он вновь овладел присущим ему хладнокровием путешественника открытого космоса — он верил только в опыт и в вычисления. — Я знаю, что Бездна Лебедя — неустойчивое созвездие, но мне не раз приходилось садиться на его планеты. Я заправлялся на Евриале, на Марсиасе и на Антропосе. Я знаю, что все эти планеты пользуются дурной славой, — добавил он, заметив недоверие на окружавших его лицах, но мне часто приходится водить целые караваны эмигрантов, которым необходимо продовольствие и первая помощь, а получить их они могут только в пиратских портах…
— Сериал… — прошептала Талестра, ставшая вдруг очень внимательной. — Марсиас… Но ведь это соседние планеты! Вы говорите, что садились на них?
— Да.
— И вам удавалось взлетать? Вы не лжете?
Он улыбнулся, и все вокруг как будто осветилось.
— Какой мне интерес?..
— Но тогда, — вмешался Валеран, — у вас какая-то особая тактика, которую мы не знаем?
— О, — сказал Айрт, — может быть… Когда мне нужно двигаться быстрее, я лечу через подпространство. Но ведь вы сами, — обратился он к Талестре, — научили меня этому. Вы и ваша подруга, конечно же…