Язычники крещеной Руси.
Шрифт:
Спустя три столетия араб Ибн Русте говорит про руссов, что они «к рабам относятся хорошо и заботятся». Слова для обозначения раба и ребёнка, подростка, в славянских языках почти одни и те же – отрок, хлоп(ец), роб, паробок и пр.
Напротив, где в летописи заходит речь о свирепой расправе господина над рабом, там обязательно упоминается христианский иерей, зачастую – высокого сана. Предшественник Стефана, Лука Жидята (показательные прозвища носили первые иереи православной Руси, ничего не скажешь!), отрезал своему холопу Дудике язык и отрубил руки.
Прославился
Да и странно было бы ожидать чего-то другого – ведь христианские проповедники несли на земли Руси не какую-то абстрактную «культуру», а вполне определённые обычаи и законы Восточной Римской империи.
Той самой империи, где некогда раб определялся как «говорящее орудие» – в одном ряду с «орудием мычащим» (рабочей скотиной) и «орудием немым» (инструментами и сельхозинвентарём). Изменило ли что-то принятие христианства?
Изменило, как же – вот только характер этих изменении может удивить читателя, привыкшего мыслить категориями романтических сказок о кротком христианстве и жестокой языческой Римской империи.
Так, император-язычник Адриан (117 – 138 гг.) запретил хозяевам убивать рабов или позволять убийство. Знатную римлянку, по пустячной прихоти насмерть замучившую свою рабыню, Адриан отправил в ссылку на пять лет.
Первый же христианский император, «святой» и равноапостольный Константин, в 326 году так называемым Сирмийским декретом запретил судьям дознаваться, намеренно или нет хозяин убил раба, и освободил рабовладельцев от всякой ответственности.
Церковники ничуть не противоречили императору – Элвирский синод налагал покаяние на госпожу, избившую свою рабыню, лишь в том случае, если та умирала в течение трёх дней. Если же несчастная невольница испускала дух на четвёртый или оставалась жить покалеченной, то госпоже, по мнению святых отцов, не в чем было и каяться.
И ни один источник не приписывает господам-язычникам, будь то в Риме или на Руси, тех чудовищных изуверств над холопами, которые творили в христианских странах две крещёные душегубки – княгиня Эржебет Батори и Дарья Салтыкова.
И новгородского владыку собственные холопы удавили тоже вряд ли за ангельскую кротость и братолюбие. Однако нам сейчас любопытно то, что именно в Киеве, именно в год вокняжения Всеслава, холопы решились отомстить преподобному мучителю.
Бесправные «скоты», «говорящие орудия» решились на убийство хозяина-церковника – не оттого ли, что почувствовали возможность сделать это безнаказанно, не оттого ли, что в Киеве вошли в силу люди, недоброжелательные к вере, столпом коей был архиепископ Стефан?
И ещё одно сообщение, полезное для разъяснения загадок 15 сентября 1068 года. В летописи оно стоит под 1071 годом, в ряду сообщений о деятельности волхвов в конце XI века (мы поговорим о них чуть позднее),
Рассказы в летописях иногда совершали настоящие «путешествия», оказываясь за век-два от той поры, к которой в действительности относились.
Вспомним историю с Рогнедой, которую летописец вспомнил, разбираясь в причинах вражды киевского и полоцкого княжеских домов спустя полтора века после трагедии полоцкой княжны. А уж в пределах одного-двух десятилетий… многие учёные так и считают, что эпизод этот надо относить ко временам перед нападением половцев в 1068 году и восстанием в Киеве.
Итак, в Киеве нежданно-негаданно объявился волхв, пророчествовавший о великих потрясениях и переменах. О них, говорил служитель древней Веры, ему поведали Пятеро Богов – не иначе те самые, которым поставил в 980 году капище на Киевском холме будущий отступник.
Летописец сообщает, что «невегласи ( язычники. – Л.П.) внимали ему, а верные ( христиане. – Л.П.) смеялись, говоря: «Бес тобою играет на погибель тебе». Вскоре волхв сгинул бесследно, подводит черту летописец.
Так-таки уж бесследно? А не в ту ли тюрьму, из которой киевляне кинулись освобождать своих людей («дружину свою») в смутный осенний день 1068 года?
Странные события того дня содержат красноречивые следы другой, недавней смуты – некие друзья-«дружина» киевлян, томящиеся в тюрьме, отсутствие коней и оружия у оставшихся на свободе.
Здесь явно отголоски какого-то столкновения киевлян с княжьей властью, печально для них закончившегося. Киевляне оказались безоружны [38] , часть (скорее всего – заводилы, или даже заложники, взятые из киевских родов) – заперты в княжьей темнице.
О сути столкновения нам говорят два факта – во-первых, рассказу о событиях 1068 года летописец предпосылает длительное поучение о губительности языческих заблуждений. Во-вторых, приближённые великого князя, как мы помним, при первых признаках нового мятежа советуют ему избавиться от Всеслва – значит, видят в нём возможного вождя восставших. Им он впоследствии и становится.
Так чего ради киевлянам делать своим вождём человека с другого края необъятной Руси, правителя края, который они недавно жестоко разоряли? Чем привлекателен для них низвергнутый государь дальнего Полоцка? И кому в Киеве он мог быть нужен?
Напрашивается один ответ. Всеслав Чародей. Волкулак. «Рождённый от волхвованья». И ратовали за него те же «невегласи», которые внимали киевскому жрецу Пятерых.
Наконец, о сути замолчанных составителем «Повести временных лет» событий, предваривших «мятеж велик» 1068 года, яснее всего говорит сам факт замалчивания. Судя по обыкновению описывать события, привязывая их к тому или иному урочищу в Киеве, автор «Повести…» сам был киевлянином, а будучи к тому же и монахом – тщательно изымал любые намёки на неоднозначность в отношении своей веры и любимого города.