Язычники крещеной Руси.
Шрифт:
Из-под палки научившийся кланяться иконам, креститься и целовать руку священнику, русский мужик за века после крещения не продвинулся в понимании христианства. Это не моё мнение, это не «атеистическая пропаганда» советских воинствующих безбожников, это не сочинения марксистов или Народников – это оценка дореволюционных церковных православных публицистов.
«Обрядоверие, – писал автор статьи «К вопросу о веротерпимости», – душа русского простолюдина» (Странник, 1905, № 3).
«Русский народ ничего не понимает в своей религии… он смешивает бога со святителем
«Наш простолюдин объят непроглядною тьмою религиозного невежества, он порою ничего не понимает ни в исповедуемой вере, ни в совершающемся перед ним богослужении» (Церковный голос, 1906, № 46, с. 1256).
«Едва ли можно найти исповедников другой религии, которые бы так плохо понимали свою веру, как именно сыны православной церкви. Незнание нашим народом догматики христианства – факт, который едва ли кем будет оспариваться» (Церковно-общественный вестник, 1913, № 25, с. 2).
Товарищ обер-прокурора Святейшего синода писал в те годы, что православие в России держится лишь усилиями его казённого ведомства. Не проповедями, не тягой русского народа к христианству, а усилиями чиновников.
Если мы уйдём, писал он, просвещённое общество уйдёт в католики, а крестьяне подадутся в раскол. Ну, если под расколом понимать то самое деревенское «христианство», то всё правильно – хотя о просвещённом обществе он, право же, слишком хорошо думал!
Как и на Западе, борьба с языческими пережитками была и борьбой с обрядоверием – за проповедь против службы, за догму против ритуала.
Напрасно тонкий и глубокий мыслитель Василий Розанов (известный, кстати, и симпатиями к язычеству, в частности, именно ему принадлежит знаменитая фраза: «Попробуйте распять Солнце – и вы увидите, который Бог!») предостерегал современников, что насаждение в деревенских церквях проповедей приведёт лишь к потере интереса крестьян к религии.
Напрасно сам обер-прокурор Святейшего синода, «око царёво» и пугало «прогрессивной интеллигенции», Константин Победоносцев предостерегал против разрушения обрядоверия. Внутренняя логика христианства оказалась сильнее. Разве Христос творил обряды? Он проповедовал!
Эхо наступления на языческие пережитки отражается в трудах русских этнографов. Владимир Даль ещё просто пишет о засилье остатков язычества в русской деревне.
С.В. Максимов рапортует об успехах – водяному больше не топят лошадей, всё меньше людей верит в волкодлаков-оборотней, прислушивается к пророчествам кликуш, с почтением внимает колдуну и знахарю, всё меньше людей приходят к почитаемым деревьям, камням, родникам.
И с каждым годом все эти дремучие суеверия отступают от городов, от железных дорог, от новых, грамотных и просвещённых священников, в глухомань, в дебри…
Н.И. Гальковский в своём труде «Борьба христианства с остатками язычества в Древней Руси» говорит уже о фактической победе. Конечно, где-то ещё тлеют искорки… но это уже действительно искорки, не пережитки – остатки пережитков.
И всё бы
Что начали выкидывать добрые православные мужички, которым просвещённые священники объяснили, что земля – не тело Богородицы, а мёртвая тварь, что родовые образа в красном углу – не волшебные заступники и помощники, а всего лишь «книга для неграмотных», что в церкви им отныне надо внимать проповедям, а не соучаствовать в службе?
Одни из них спокойно наблюдали за разрушением церквей, расстрелом священников, изнасилованием монахинь, а кое-кто и помогал, не одни только «жиды-комиссары» с латышами и китайцами… да что там, не одни только красные зверствовали над православными святынями.
А чего? Почему не кинуть в огонь икону – это же всего лишь «книга для неграмотных»? Почему не выстрелить в священника – ведь это не один из «знающих», а всего лишь чиновник в рясе? Почему не устроить в церкви, где слушал проповеди, клуб, где будешь слушать лекции?
В подмосковных деревнях ещё в начале XX века ретивые священники собирали у поселян и жгли кумирчики «куриных богов». Следующее поколение будет собирать и жечь иконы.
Ещё более занимательный и показательный эпизод произошёл в том же начале XX века в одном из сел Крестецкого уезда Новгородской губернии. Там в земском суде судился поп с мужиками по совершенно курьёзному поводу.
Прибыв в село, «свеженький», недавно из семинарии поп, что называется, не знал горя, пока прихожане не позвали его с кадилом к жальнику. Жальник, если кто не знает, это такая этнографическая специфика Русского Севера – сельское кладбище (опять!), усаженное деревьями и обложенное по периметру валунами.
В дни поминовения – на девятый день, на сороковой, на годины, на Родительскую субботу, на Радуницу – туда приносят и повязывают на стволы и ветви деревьев подарки покойникам – яркие ленты, платки, иногда целые рубахи или платья.
Короче говоря, вид, сам по себе не слишком радующий христианский взор. А здесь… у края жальника – напоминаю, читатель, Европейская Россия, двадцатый век! – стоят каменные истуканы.
– Кади, батюшка, проси Хозяев о дожде и урожае.
Хотел бы я, читатель, видеть выражение лица священника в этот момент. Впрочем, это желание, конечно, останется в ряду невыполнимых, и нам остаётся лишь попытаться вообразить его по мере сил и возможностей. Уверен – зрелище было запоминающееся.
На возмущённый отказ участвовать в «идолопоклонстве» прихожане невозмутимо ответили пастырю:
– Ничего не знаем. Прошлые батюшки кадили, и ты кади, а то кормить не станем – обязанностев не исполняешь. Зерно-то им жертвовать у нас выборный есть, а кадить прямое ваше, поповское, дело…
Ещё одно моё неисполнимое желание – поглядеть на одного из этих «прошлых батюшек» во время исполнения обязанностей. Что, любопытно, он пел, обдавая ладаном из кадила каменные лики? Впрочем… почитайте-ка, читатель, «Очерки бурсы» Помяловского.