Язычники
Шрифт:
Моя киска разрывается на части, и я вскрикиваю, звук приглушается толстым членом у меня во рту. Моя задница сжимается и содрогается в конвульсиях, когда мое тело разрушается самым лучшим, черт возьми, способом, но я не смею остановиться, наслаждаясь этим и впитывая каждую чертову унцию удовольствия.
Мои глаза закатываются, когда пальцы впиваются в мою кожу, парни так близки к пределу, и, черт возьми, я хочу этого. Я хочу, чтобы они наполнили меня своим семенем. Я хочу чувствовать, как они изливаются в меня и заявляют на меня права самым первобытным из возможных способов.
Я хочу принадлежать им. Принадлежать полностью, и, черт
Мой сногсшибательный кайф продолжается, сотрясаясь в спазмах, конвульсиях и вибрациях, когда член, погруженный в мою задницу, толкается вперед, погружаясь в меня намного глубже. Я вскрикиваю, крепче хватаясь за плечо передо мной, чтобы не дать нам всем свалиться с края гребаной крыши, когда рука в моих волосах сжимается сильнее, и я ощущаю вкус его оргазма у себя во рту, принимая его теплое семя прямо в мое горло.
Я проглатываю все, что у него есть, когда его брат вонзается в мою киску, хватая меня за талию с яростным первобытным стоном. Он отдает мне все, что у него есть, и изливает в меня себя, заявляя, что я принадлежу ему.
Я стону, наслаждаясь каждой чертовой секундой этого, продолжая двигаться, покачивая бедрами взад-вперед, одновременно толкаясь задницей в его брата. Он ускоряет темп и еще одним жестоким толчком жестко кончает, выстреливая свой заряд глубоко в меня.
Мое тело замедляется, и когда толстый, бархатистый член вынимают из моих губ, мое тело опускается вперед от изнеможения. Я ударяюсь о твердую грудь, и он поддерживает меня, пока его брат медленно выходит из моей задницы, проявляя осторожность и относясь ко мне со всем видом уважения.
У меня перехватывает дыхание, когда я утыкаюсь лицом в тело подо мной, пытаясь найти в себе силы подняться, но я никогда не была такой измученной. Я знаю, что пришла сюда с намерением повеселиться, но это не совсем то, что я имела в виду. Однако это было невероятно и гораздо лучший план, чем тот, который я придумала.
Проходит мгновение, прежде чем чьи-то руки обхватывают меня за талию, отрывают от их брата и помогают подняться на ноги. Повязка на глазах остается, когда мне через голову натягивают просторную рубашку, которая спадает до колен, прикрывая меня. Я вздыхаю, ощущая исходящий от меня запах Маркуса. Когда повязка сползает с моего лица, я обнаруживаю его стоящим передо мной, в то время как Роман и Леви уже сидят на краю крыши с напитками в руках и свесивши ноги над городом. Вздыхая, я понимаю, что никогда не смогу разобраться, кто где был во время всего этого опыта.
— Ты в порядке? — Спрашивает Маркус, его взгляд блуждает по моему телу, в то время как Роман старательно игнорирует меня, более чем довольный притворяться, что он не имеет к этому никакого отношения.
Я улыбаюсь ему, зная, что, несмотря ни на что, Роман просто не может устоять передо мной, как и его братья. Они разрушили и забрали что-то внутри меня точно так же, как я намерена поступить с ними.
— Я никогда не чувствовала себя лучше.
И с этими словами я опускаюсь рядом с Леви, беру его напиток прямо из его рук и выпиваю его залпом, чувствуя, как их теплая сперма медленно вытекает из меня.
20
Нервы
Мудак.
Возможно, моя ночь безрассудной пьянки была не самой блестящей идеей, но я не собираюсь лгать, у этой крыши определенно были свои преимущества. Привилегии, которые я захочу увидеть снова. Я имею в виду, что если девушка испытала на себе всех трех братьев ДеАнджелис сразу, пути назад уже нет. Обычный миссионерский секс один на один официально испорчен для меня, но, если быть честной, все было испорчено, когда Маркус впервые дотронулся до меня в той гребаной маленькой камере.
Почувствовав мое волнение, Маркус кладет руку мне на поясницу и ведет через подземную игровую площадку. Это чертовски жутко, и после того, как всего полторы недели назад я прострелила здесь своему отцу колено, я надеялась, что мне никогда больше не придется сюда приходить. Здесь холодно и все пространство залито самыми ужасающими флуоресцентными лампами, которые демонстрируют каждую каплю засохшей крови на полу. Черт, даже эха наших шагов по холодному бетону достаточно, чтобы по моему телу пробежали мурашки.
Мы проходим мимо множества пустых камер, но, когда мы начинаем проходить мимо камер, покрытых брызгами крови и болтающимися телами, у меня сводит живот. Чем глубже мы заходим, тем больше становится окровавленных и избитых мужчин, кричащих на меня; одни требуют свободы, другие просят воды, в то время как третьи выкрикивают оскорбления и сексистские оскорбления.
— Что здесь происходит? — Бормочу я, стараясь говорить так тихо, что Маркусу приходится напрячься, чтобы расслышать меня. — Всех этих людей не было здесь на прошлой неделе.
Его губы сжимаются в жесткую линию, и он кивает.
— Я знаю, — бормочет он. — Похоже, мой отец использует нашу игровую площадку немного чаще, чем мы предполагали. По крайней мере, это объясняет, почему все его люди были здесь той ночью. Он, должно быть, что-то задумал. Держу пари, эти придурки не ожидали увидеть Романа там в таком состоянии.
Я киваю, вспоминая все это слишком отчетливо.
— Он практически разорвал их в клочья, говорю я ему. — Я не понимаю, как он все еще жив. Столько охранников против всего лишь одного человека. Это невозможно.
— Когда у тебя такая подготовка, как у нас, — говорит он, с болезненным желанием оглядывая камеры, — возможно все.
— Прекрати, — говорю я ему, возвращая его внимание к себе, а не ко всем тем вещам, которые он хотел бы сделать с заключенными своего отца. — Мы здесь для того, чтобы научить меня стрелять, а не для того, чтобы ты начал мечтать обо всех тех ужасных вещах, которые тебе хотелось бы совершить.
Маркус ухмыляется, его взгляд темнеет от возбуждения.
— Я знаю, — говорит он мне. — Но не лучше ли научиться стрелять по настоящей мишени? В конце концов, стрельба по неподвижной мишени сильно отличается от смелости, необходимой для того, чтобы действительно застрелить человека.