Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья
Шрифт:
Экономическая миграция мариупольских греков в Грецию – преимущественно женская и связана с неквалифицированным трудом. Наиболее типичный вариант – женщина средних лет работает сиделкой или домработницей в Греции, оставляя детей в Приазовье на попечение мужа или родителей. В нескольких интервью отмечались конфликты из-за подобного разделения семьи и экономического превосходства жены. Одна информантка признавалась, что в последний момент отказалась от получения греческого гражданства и оставила работу из-за резких протестов мужа и страха утратить влияние на дочь, живущую с родителями мужа (ЛВА, румейка, 1969, Малый Янисоль [57] ). Разделение семей, как правило, негативно оцениваемое окружающими (родственниками, соседями), приводит к изменению социальной структуры сообщества. Сложные последствия
57
Здесь и далее после высказываний информантов в скобках указаны инициалы, этничность, год рождения, место записи и место рождения (в случае, когда оно отличается от места записи).
Индивидуальный опыт жизни и работы в Греции делается достоянием тех, кто там еще не был, активно обсуждается и учитывается при планировании собственной жизни. Частое обсуждение этой темы способствует возникновению и распространению стереотипных представлений о тех, кого называют «настоящими греками», об их отношении к репатриантам, жизни в Греции, новогреческом языке. «Настоящие греки» приобрели статус «значимых других» для мариупольских греков, а разграничение одних и других стало одной из этнических границ, на которых формируется и утверждается групповая идентичность.
Элита сообщества остро реагировала на взаимодействие с Грецией. В публицистическом дискурсе греческих обществ Приазовья проблема отношения мариупольских греков к титульному государству является одной из главных. Предпосылкой подобных дискуссий служит вера в существовавшую в прошлом связь предков современных приазовских греков с территорией современной Греции и населяющими ее людьми.
В греческой публицистике Приазовья для описания отношений сообщества с Грецией активно используются метафоры родства, кровной связи. Земля, страна называется в газете «Эллины Украины» матерью, а представители диаспоры – детьми. Как правило, Греция в таких случаях называется Элладой, то есть номинации переводят описываемую ситуацию в неопределенное, вневременное положение (ср. «Почему мать-Эллада закрыла двери перед своими детьми из Украины?» [58] ). Во многих публикациях обсуждается значение Украины и Греции для сообщества как первой и второй родины [Акрит, 2003], «двух матерей» и пр. Проблемы, с которыми сталкиваются репатрианты из Приазовья в Греции, описываются в терминах сиротства, нарушения норм кровного родства (приазовские греки называются «чужими детьми матери-Эллады» [59] ).
58
Эллины Украины. 2001. № 3 (53). Март. С. 1.
59
Там же. 2003. № 2 (76). Февраль. С. 3.
Связь между определенной территорией и проживающей в другом месте группой поддерживается мотивами вынужденной или добровольной миграции, расселения сообщества. Странничество как главный символ современной понтийской риторики, отразившийся в понтийской публицистике и художественной литературе [60] , был заимствован греческой публицистикой в Приазовье (см. «Одиссея мариупольских греков» [Джуха, 1993]). Миграция из Греции в Крым или, по крайней мере, из Крыма в Приазовье оценивается как проявление особенных качеств группы: «Одиссея мариупольских греков была вызвана не желанием обрести золотое руно, а стремлением сохранить свою веру, язык, традиции, то есть сохранить себя как этнос. Это поистине духовный подвиг!» [Патрича, 2003, с. 1].
60
Например, в произведении понтийца Поля Сидиропуло. Первая часть романа называется «Беженцы» и посвящена переезду греков из Турции в Россию после геноцида армян; в тексте произведения подчеркивается символический смысл перемещения группы, приводятся исторические параллели, показывающие, что постоянное бегство и изгнание – судьба греков [Сидиропуло, 1991]. Анализ мотивов изгнанничества
Если вера в общее происхождение греков всего мира разделяется большинством авторов, то их оценки соотношения современного положения сообщества и Греции различны. Здесь можно выделить две тенденции: первая подчеркивает единство и непрерывность эллинской культуры во времени и пространстве; вторая акцентирует представления о специфике этой культуры. В первом случае отличия от материнского образца оцениваются как ухудшение, деградация высокой традиции [61] ; второй подход предполагает возможность развития греческой культуры вне Греции или Кипра.
61
Этот подход характерен и для понтийской публицистики. Транс формации, произошедшие в мусульманском окружении (в Турции) или под влиянием советского государства, во время жизни в Казахстане, куда были депортированы крымские греки, осознаются как искажение – «порча» – греческой культуры, влияние угнетателей.
Согласно первому подходу все этнические греки (как Греции, так и диаспор) наследуют древнегреческой культуре, но греки Приазовья утратили этот актив, и задача греческих обществ – реконструировать его и заново ввести в дискурс греческого движения Приазовья знаки панэллинской культуры. Примером трансляции и популяризации древнегреческих символов может служить заголовок газетной статьи, вошедшей затем в книгу очерков известного в Мариуполе публициста А. Балджи: «Зевс с вами, сартанцы» [Балджи, 1995, с. 80–89].
Второй подход ориентирован на представления о специфике греческой культуры на Украине (см., например, сборник стихотворений и статей о культуре приазовских греков [Моя Эллада – Украина, 1998]. Он признает культурные, хозяйственные (и отчасти языковые) черты, возникшие за 200 лет проживания в Приазовье и предшествующие несколько веков в Крыму, не только результатом ухудшения – «загрязнением» – подлинных греческих традиций, но и особым вариантом греческой культуры, сформировавшемся под влиянием «островного» положения группы и контактов с иноэтничными соседями.
Использование той или иной стратегии описания отношений мариупольских греков с современной Грецией варьируется в зависимости от принадлежности автора к той или иной группе внутри греческого национального движения и времени создания текста.
В целом, с середины 1990-х гг. принята, скорее, вторая тенденция; возможно, это произошло под влиянием изменения иммиграционной политики Греции (в конце 1990-х гг. политика репатриации сменилась программами поддержки диаспоры [Кауринкоски, 2002, с. 93]). Кроме того, само сообщество, по-видимому, было не готово отказаться от идеи обособленности, «отдельности», пожертвовать своей спецификой. Непосредственное перенесение в Приазовье риторики и представлений понтийцев, в большинстве своем ориентированных на репатриацию и освоение новогреческого языка, вызвало некоторый протест среди мариупольских греков.
Для греческой публицистики характерно внимание к истории группы [Джуха, 1993; Кузьминков, 1997; Левентис, 1998; Джуха, 2000; Папуш, 2002]. Авторы популярных книг о мариупольских греках конструируют историю группы, опираясь в равной мере на архивные материалы, другие публикации, устную историю сообщества, собственные воспоминания детства, проходившего в греческих поселках. Как правило, авторы полагают, что они «возвращают» сообществу былое знание о событиях, которое мариупольские греки утратили в ходе своей истории. Интервью с урумами и румеями показывают, как проходит рецепция представлений о происхождении и истории группы.
В предисловии к своим очеркам И. Джуха указывает наиболее значимые моменты истории группы, о которых должен знать каждый грек и уметь в связи с этим ответить на ряд вопросов: «Когда и почему греки переселились из Крыма в Приазовье? Почему в разных селах говорят на разных диалектах и даже языках? Какова во всем этом роль А. В. Суворова? Наконец, как вообще греки оказались в Крыму?… В беседах с жителями греческих сел Донецкой области автору нетрудно было заметить возросший интерес к своей истории. Вместе с тем хотелось бы отметить крайне низкую, слабую осведомленность жителей греческих сел Приазовья о событиях не только двухвековой давности, но и сравнительно недавнего прошлого» [Джуха, 1993, с. 6].