Язык наш: как объективная данность и как культура речи
Шрифт:
Так начальные аяты суры 25 показывают фактами самой Жизни, что:
Мы живём в Мире, в котором Коран — арабоязычная запись Откровения, данного всем людям Свыше; данная человечеству упреждающе — «на вырост». Коран был дан Свыше для развития человечества в направлении к праведности всех и каждого.
Но для того, чтобы она была принятой в то время обществом, Коран адресован во многом к тому мировоззрению и миропониманию, которое было достигнуто в арабском обществе в годы его ниспослания (610 — 632 по Григорианскому календарю). При этом Коран содержит в себе повествование, которое позволяет выйти из ограничений Я-центричного мировоззрения и миропонимания к Богоначальному мировоззрению и миропониманию.
Тем, кто с этим мнением не согласен и полагает, что
«Не задумывались ли вы о том, что, если [Коран] от Бога, а вы отвергаете его, то кто же более заблудший, чем вступивший в глубокое разногласие [с истиной]?» — в переводе М.-Н.О. Османова.
Тем более, что сообщаемое в Коране может быть истолковано в терминах как естествознания, так и гуманитарных наук, и оказывается всегда мировоззренчески выше, нежели самостоятельные достижения этих наук в библейской культуре [117] (что и было показано в некоторых аспектах, в частности, в настоящем разделе).
Соответственно миропониманию на основе мировоззрения триединства-процесса материи-информации-мhры всякий язык [118] в культуре человечества (как исторически развивающиеся народные, так и искусственные языки техники и тайнописи спецслужб), будучи системой кодирования объективно существующей информации, представляет собой частную мhру — фрагмент Мhры предопределения бытия Мироздания.
А вопрос о Различении как о способности человека отличать «это» от «не это» в темпе течения событий, в том числе в ходе его психической деятельности, неразрывно связан с вопросом о мышлении человека в языковых формах. Членораздельная речь, будучи средством мышления в языковых формах, средством выражения образа мыслей и передачи информации от одного субъекта другим, становится более или менее ярко выряженным пустословием, если субъект, обращающийся к помощи языковых средств, пребывает в конфликте с Богом и Его Промыслом, вследствие чего обделён Свыше Различением. При проблемах с Различением в психике личности ослабевает или полностью утрачивается основа для того, чтобы единицы смысла, наличествующие в ней во внеязыковых формах, связывались с или «базовым уровнем смысла», сложившимся в языковой культуре личности и общества.
Теперь, после того, как мы определились в понимании места языка в Природе и с природой языка, создана понятийная основа для того, чтобы можно было обратиться собственно к вопросам миропонимания и взаимопонимания.
2.3. О понятиях, миропонимании, взаимопонимании [119]
Среди всего прочего каждая культура характеризуется развитыми в ней способами миропонимания и тем, что можно назвать «уровнем миропонимания». Естественно, что без того, что называют «понятие», невозможно и понимание происходящего индивидом; а без некоторой общности «понятий» в обществе невозможно и взаимопонимание индивидов. И хотя сказанное всем якобы “понятно”, но необходимо изъяснить смысл термина «понятие», чтобы действительно понять его.
Ясно, что «понятие» — это не слово, не фраза, не символ, не группа и не последовательность символов: так, последовательность звуков «лук» — на что указует? — на лук в смысле овощ, опять же — зелёный или репчатый? — на лук в смысле оружие, механическое приспособление для метания стрел? — либо это записанный русскими буквами англоязычный «look» в смысле взгляд? Но с другой стороны, образ (в смысле: статически неизменный), видeние (в смысле: «кинофильм» на «экране» внутреннего
Понятие — это определённость взаимного соответствия в психике индивида слова, фразы, символа, группы или последовательности символов того или иного языка, употребляемого обществом или исключительно личностного, — с одной стороны, и с другой стороны — субъективного образа, видeния (а также и других понятий) [120], включённая в алгоритмику его мышления.
Миропонимание субъекта — это совокупность понятий, свойственных его психике. Поскольку всякое понятие — двухкомпонентное явление (определённый образ + определённое «слово» какого-то из языков), то понятия в этой совокупности могут быть взаимно связаны как на уровне языковых средств, так и на уровне образной составляющей (мировоззрения). Это — мозаичные миропонимание и мировоззрение.
Отсутствие такого рода определённых взаимосвязей между понятиями, порождает калейдоскопические миропонимание и мировоззрение.
По существу об этом — калейдоскопическом — мировоззрении и выражающем его миропонимании идёт речь у А.П.Чехова в “Скучной истории” (Из записок старого человека). Она начинается словами:
«Есть в России заслуженный профессор Николай Степанович такой-то, тайный советник и кавалер; у него так много русских и иностранных орденов, что когда ему приходится надевать их, то студенты величают его иконостасом. Знакомство у него самое аристократическое, по крайней мере за последние 25 — 30 лет в России нет и не было такого знаменитого учёного, с которым он не был бы коротко знаком. Теперь дружить ему не с кем, но если говорить о прошлом, то длинный список его славных друзей заканчивается такими именами, как Пирогов, Кавелин и поэт Некрасов, дарившие его самой искренней и теплой дружбой. Он состоит членом всех русских и трёх заграничных университетов. И прочее, и прочее. Все это и многое, что ещё можно было бы сказать, составляет то, что называется моим именем».
А в самом тексте есть признание:
«Когда мне прежде приходила охота понять кого-нибудь или себя, то я принимал во внимание не поступки, в которых все условно, а желания. Скажи мне, чего ты хочешь, и я скажу, кто ты. [121]
И теперь я экзаменую себя: чего я хочу?
Я хочу, чтобы наши жёны, дети, друзья, ученики любили в нас не имя, не фирму и не ярлык, а обыкновенных людей. Ещё что? Я хотел бы иметь помощников и наследников. Ещё что? Хотел бы проснуться лет через сто и хоть одним глазом взглянуть, что будет с наукой. Хотел бы ещё пожить лет десять… Дальше что?
А дальше ничего. Я думаю, долго думаю и ничего не могу ещё придумать. И сколько бы я ни думал и куда бы ни разбрасывались мои мысли, для меня ясно, что в моих желаниях нет чего-то главного, чего-то очень важного. В моем пристрастии к науке, в моем желании жить, в этом сиденье на чужой кровати и в стремлении познать самого себя, во всех мыслях, чувствах и понятиях, какие я составляю обо всем, нет чего-то общего, что связывало бы все это в одно целое. Каждое чувство и каждая мысль живут во мне особняком, и во всех моих суждениях о науке, театре, литературе, учениках и во всех картинках, которые рисует моё воображение, даже самый искусный аналитик не найдёт того, что называется общей идеей, или богом живого человека.