Языки современной поэзии
Шрифт:
Слово рцыможно прочесть и как часть существительного огурцы,и как старое название буквы «р». В стихотворении «ХРСТ и самарянка» из той же книги слово рцыупотребляется как императив. Ну-с развлекай нас милый куровод / рцы в микрошиш брадатый э-энекдот.Мотивация слова адельфиннеопределенна в своей потенциальной множественности. Возможно, что это слово дельфин,звучащее по-абхазски (в книге изображены абхазские курорты, а именно в Сухуми был дельфинарий); не исключено, что в слове адельфинсодержится имя Адельиз строк Пушкина Играй, Адель, не знай печали [85] (о дельфинах говорят, что они играют) [86] .
85
Пушкин, 1977-а: 119.
86
Кроме
Дальше в тексте появляется грамматически рассогласованное сочетание отчужденно смотрят мы,очень существенное для смысла текста. В этом сочетании содержится и указание на отчужденность, лексически обозначенную, и превращение размножившегося хмыря в наблюдателя, который уже не я,а мы.
Финал стихотворения тоже двоится: в заключительной сентенции Но съест его он скоро изнутрисубъект и объект грамматически неразличимы.
Все эти наблюдения показывают, что сущность хмыря дробится в стихотворении, создавая образы дробления и превращений на всех уровнях языка — словообразовательном, грамматическом, фонетическом, метафорическом.
Примечательно, что словарное определение слову хмырьдать нелегко. В самые известные толковые словари современного русского языка оно не включено, вероятно, как нелитературное. В словарях, составленных в последние годы [87] , даются такие определения, относящиеся к общеязыковому (не маргинальному) употреблению слова:
87
Историю лексикографического отражения слова хмырь,его употребления в художественной литературе и этимологическое исследование, позволяющее толковать исходное значение слова как ‘болотный демон’, см. Штейнгольд, 2006.
1. Мрачный, нелюдимый человек. 2. Опустившийся, забитый человек (обычно о пьянице).
1. Неуважаемый, неавторитетный человек. 2. Подозрительный субъект. 3. Ничтожный человек.
О мужчине как о неуважаемом, неприятном и подозрительном субъекте. Ассоциируется обычно с образом угрюмой, мрачной личности.
Употребление слова в живом языке и в художественной литературе показывает, что признаки хмырей очень разнообразны: поиски контекста этого слова в Интернете и вопрос «что такое хмырь?», заданный примерно трем десяткам людей разного возраста, показали, что носители русского языка представляют себе хмырей неряшливыми и слишком аккуратными, слабыми и сильными, грустными и развязно веселыми, необразованными и чересчур учеными, глупыми и хитрыми [88] . Единственный общий признак для всех контекстов слова — это чужой неприятный человек. Не случайно чаще всего оно фигурирует в текстах с определением какой-то.Ситуация словоупотребления очень точно выражена первой строкой стихотворения: Из многих лиц слагался хмырь.
88
Некоторые примеры, извлеченные из Интернета, иллюстрируют довольно высокий социальный статус хмырей: «Голенопольский говорит, что какие-то хмыри придираются к программам отделения матлингвистики»; «она катается с каким-то хмырем на крутой тачке и по ресторанам шляется»; «Менеджер — молодой хмырь, протараторил выдержку из рекламного блока и приступил к прикидочной смете»; «Баню конопатил хмырю какому-то. Ух и богатый был хмырь — страсть!».
В стихотворении «Гистория» имя Генриха Буфарёва представлено серией анаграмм: Бутафор, Буфари, Фарибу, Фарибуд, Арибуф.
Мотивы и образы дробления воплощаются во многих текстах Сапгира обрывками слов, показывая возможности смыслового наполнения, казалось бы, неполноценных речевых фрагментов.
В статье «Три из многих» Сапгир написал о возникновении поэтики недописанных слов:
В свое время в начале 60-х мне явились полуслова-полупризраки в отдельных стихотворениях. «Одна знакомая мне рассказала, Как шла на пари в одних трико От площади Маяко… До Белорусского вокзала». Как теперь понимаю, я услышал нечто подобное в разговорах по телефону, вообще в беседах близких людей, когда многое не договаривают — и так понятно, в таких простонародных сокращениях, как «док», «шеф», и так далее. И увидел: горящие вывески с потухшими буквами
Летом 1988 года у подножья вулкана Карадаг и осенью в сосновой роще в Пицунде я сочинил книгу «Дети в саду» по этому методу — окончания слов просто смывал прибой. Между словами возникали разновеликие пустоты, которые были заполнены некой незримой формой и смыслом. И слова угадывались почти сразу, потому что я старался разрывать и не договаривать слова, лежащие близко к центру языка. И в этом заполнении пустот читателем, начиная с первого читателя — самого автора, была неожиданная встреча и радость узнавания, похожая на ту, которая возникает, когда мы ожидаем и полуугадываем в окончании стиха рифму. Обычно в последний момент она конкретизируется. А здесь слово так и остается — мерцающим между бытием и небытием.
Иногда в таких полусловах оживают свойства давно забытых грамматических форм, узнаваемых по языку летописей и Библии.
В следующих фрагментах оборванные глаголы прошедшего времени завяза, взлете, вста, побелесовпадают с формами древнего аориста (одного из четырех прошедших времен древней глагольной системы) и по форме, и по смыслу, называя действие или состояние, завершившееся в прошлом [89] , однако они находятся в принципиально ином стилистическом контексте книги «Дети в саду» [90] :
89
Ср. реликтовые формы аориста во фразеологии церковнославянского происхождения: Язык прильпе к гортани; Христос воскресе.
90
О поэтике полуслов в цикле «Дети в саду» см. также: Суховей, 2004.
91
Сапгир, 2008: 328.
92
Сапгир, 2008: 335–336.
Первый из этих фрагментов изображает сознание ребенка, играющего в саду, второй — отрывочные воспоминания старика. Соответственно, недописанные глаголы мотивируются в первом контексте самозабвенной детской резвостью, быстрым темпом движения и восприятия, а во втором — замедленностью жизни и старческим забытьём.
Появление аористных форм в этих авангардных текстах при изображении детства и старости, стремительности и замедленности соотносится с архетипическим представлением о провидческой интуиции ребенка («устами младенца глаголет истина») и сакральной мудрости старика. И в том, и в другом возрастном состоянии человек находится ближе к инобытию, чем взрослый человек в полноте жизненных сил. Поэтому в таких текстах образуется неожиданный, вероятно и для автора, библейский и летописный архаизм.
Воссоздание древнего облика слова затрагивает и фонетику. В следующем фрагменте появляется удлиненное (слоговое) произношение согласного [р] в слове сахар:
а на райской кух постоянно пах жареной пече морем крем тече айсбергами — сахр-ррр!Конечно, это слово вошло в русский язык, когда слоговых согласных [93] уже не было. Но в данном случае имеется в виду свойство звука [р]. Выпадение гласного, обычное в разговорной речи, может вернуть к жизни слоговое произношение согласного. Деформация слова сахарсюжетно мотивирована в стихотворении рычанием собаки.
93
Слоговые согласные [р] и [л] сохранились в некоторых славянских языках — например, в болгарском, сербском, чешском.