Йод

Рубанов Андрей Викторович

Водку не брали, только пиво, поскольку шли в баню не пьянствовать, а за здоровьем. Все-таки мы росли в Советском Союзе, нас учили ценить здоровый образ жизни.

– Не психуй, – примирительно заметил Поспелов. – Лучше возьми мне еще кофе. Отдохнуть тебе надо, это реальный факт. А завязывать или не завязывать – сам разберешься. Ясно, что ты не бизнесмен. Как и я.

– А кто бизнесмен?

Сосед по парте ухмыльнулся.

– У меня есть приятель. Он женился на дочке одного богатого, с нашего заводоуправления, баба старше на семь лет и страшная, как моя жизнь. Короче говоря, мужик женился на деньгах. Поднялся мгновенно, взмыл ракетой, за два года или даже быстрее, это реальный 1 факт. Сейчас у него два магазина. Автозапчасти. Открывает третий. Торчит в своих магазинах с утра до вечера. То в одном, то в другом. А как вечер – он лично закрывает все на ключ, садится в свой «форд» – и едет на

вокзал! Таксовать, понял? Однажды я с поезда иду, смотрю – глазам не верю! Петруха, говорю, ты чего, с ума сошел? Тебе денег мало? И к нему сел. Он довез меня и говорит: с тебя сто пятьдесят. Я промолчал, дал денег, вышел. А он говорит: эй, ты что, подожди, я ж пошутил. Возьми, говорит, свои ебучие деньги. Потому что я таксую, чтобы домой попозже прийти и рожи ее не видеть... Жены в смысле... – Поспелов развел руками. – Вот это – бизнесмен. Ходит в кедах, носки воняют, на зажигалках экономит – спичкой прикуривает. А в магазинах поставил видеокамеры японские и продавцов нарядил в униформу.

– Да, – согласился я. – Реальный бизнесмен. И чего, идут у него дела?

Поспелов засмеялся.

– А по вам, бизнесменам, хрен поймешь. Кого ни спросишь – все хнычут и жалуются, это реальный факт. Он – как ты. Только ты пешком ходишь, а он приедет на «форде» своем, приглашает в кабак, возьмет сразу пузырь «Мартеля», с ихней ресторанной наценкой, то есть с двойной переплатой – и погнал на жизнь жаловаться! «Все плохо», «бизнес еле держится», «я уйду», «я закроюсь»... И так – годами.

– Значит, я не оригинален.

– Вообще ни разу не оригинален! – захохотал бывший сосед по парте. – Ты, Рубанов, правильно сделал. Вали из бизнеса, делать там нечего.

– Куда?

– Куда угодно. Только не на огород. Твоя капуста никуда не денется.

– Клубника, – поправил я.

– И она тоже.

– А лошадей завести? Собаку? Козу? Квадроцикл? Дом с камином? Теннисный корт?

– У тебя есть деньги на дом с камином?

– На дом – нет. Только на камин.

Поспелов покачал головой.

– Тебя не поймешь. Что ты конкретно хочешь?

– Не знаю.

– Понятно. Зато я знаю.

– Скажи тогда.

– Тебе, Рубанов, надо иметь дело не с лошадьми и собаками, а с людьми. Иди в политику. Там твое место.

– Ты тоже не оригинален. Меня второй раз за месяц сватают в политику. Что ты предлагаешь? Делать революцию?

– Можно и революцию, – разрешил школьный друг. – Там разберешься. Только это... – Он понизил голос и подмигнул, – когда пойдешь на баррикады – не забудь позвонить. Я сразу поднимусь. Ни минуты думать не буду. Не забудь, я ж пролетарий, а пролетариат – завсегда решающая сила. Это реальный факт.

– А зачем, – спросил я, – тебе революция, Поспелов?

На лице пролетария отразилось глубокое недоумение.

– У меня десять тыщ зарплата, три тыщи квартплата. Еды купил, дочери сапожки осенние – и все. Приехали. Неделю едим курицу, три недели – пустые макароны.

– Ага, – весело сказал я. – Вот и ты начал ныть и плакать! А над бизнесменами издевался. У тебя квартира, машина, гараж, дочка в гимнастике – чем ты не доволен?

Поспелов состроил одну из своих фирменных гримас, означающую «не надо демагогии».

– Квартиру, – тихо, но веско сказал он, – дал завод. 1 Машину – тесть. Гараж подарил отец.

– Ну? И что?

– Как «что»? А сам-то я? Чего добился лично я? Где тут – мое?

– Оно все и есть твое. Пользуйся и наслаждайся. Сейчас это главная общественная идея. Гармоничная и красивая. Учиться пользоваться и получать удовольствие.

– Нахер такую идею, – ответил Поспелов. – Гармоничную и красивую. Я не хочу пользоваться. Я хочу свое имущество иметь. Личное. Собственными силами добытое. А не родительское. Что это за жизнь, если мне хватает едва на еду? А тут, заметь, ближнее Подмосковье, благополучный регион, у Москвы под жопой сидим! А ты знаешь, как люди живут подальше отсюда?

Я вздохнул.

– Знаю. Иди, запишись тогда в какую-нибудь подпольную радикальную партию. И делай революцию. Казни, режь, кровь пускай. Если есть желание.

– А у тебя есть?

– Я уже пробовал. И казнить, и резать.

– И что?

– Не понравилось.

Он лукавил, мой товарищ Поспелов, секс-символ класса, капитан футбольной сборной и бессменный диджей школьной дискотеки. Он не слишком тянул на баррикадного бойца. Последний раз мы виделись с ним в 2007 году – он затащил меня в мини-казино, сел за игровой автомат и стал вполголоса рассказывать о железной, много раз проверенной методе, с помощью которой можно в пять минут сделать сто тыщ. В моем присутствии метода не срабатывала, друг быстро просадил все, что было в карманах, кроме последней бумажки – ее он

всучил мне и долго упрашивал сесть и сыграть хотя бы один заход, ведь новичкам везет, это реальный факт. Я дал ему тыщу, он скормил ее аппарату и опять выпал из реальности. Мне понравилось в игровом клубе, там было красиво и уютно, приятный полумрак, никаких окон, чертовски умно придумано. Который час? День или ночь? Неизвестно. Еще говорят, что играть или не играть – это свободный выбор свободного человека. Только перешагни порог, и ты – несвободен, нет у тебя никакого выбора. Автоматы красивые, звуки издают дружелюбные, картинки яркие: полуголые девки, какие-то фруктики, забавные рожицы. Попросишь – принесут напитки, можно курить, тут же комфортабельный туалет. Не ходи никуда, оставайся с нами. Я тогда был немало удивлен, все-таки Поспелов всегда казался мне критично мыслящим человеком с хорошими способностями к самоконтролю. Я протягивал ему одну купюру за другой, он засовывал их в щель и продолжал, бормоча: «Подожди, сука, сейчас ты у меня все сделаешь», – а «сука» продолжала мелодично звенеть и наебывать моего школьного друга. В конце концов я закрыл ему кредит и вытащил из заведения едва не силой, проводил домой, а потом шел по пустому своему маленькому городу, смущенный и грустный. Человеку нужна свобода, но нельзя оставлять человека один на один с нею. Вот вам вопрос: кто менее всех свободен? Кто самый несвободный субъект в мире? Заключенный в тюрьме? Инвалид в коляске? Задавленный нуждой и долгами многодетный папаша? Нет. Самого несвободного мы найдем среди лучших сынов человечества, героев, мировых знаменитостей. Самый несвободный человек – это космонавт. Он даже покакать нормально не может. Поесть, помыться – очень сложно. Постоянный страх: вдруг камень пробьет борт корабля и через дыру улетучится воздух? Давайте выпихнем космонавта на территорию абсолютной, безграничной свободы, величайшей свободы во Вселенной: в открытый космос. Что произойдет с нашим парнем? Правильно: с одной стороны своего тела, на солнце, 1 где плюс сто градусов, чувак изжарится, а с другой стороны, в тени, где минус сто, – замерзнет, после чего обратится в кровавый пузырь и лопнет. Абсолютная свобода есть гибель, она взрывает человека изнутри.

Интересно, подумал я, покупая Поспелову третий кофе, а как ему живется сейчас, ведь все игровые заведения закрыты? Мучает ли его зависимость? По нему не скажешь, что его что-то мучает. Скорее всего, никакой зависимости не было – так, легкое помрачение сознания, тяга к красивой жизни, упрямая вера в чудо, ведь кто-то же выигрывал там, и много выигрывал. Это ради таких, как он, государство запретило азартные игры. Не ради профессионалов – те играли, играют и будут играть, – а ради случайных людей. Система позаботилась о моем школьном друге, и его жизнь упорядочилась. Ненамного, но стала лучше. Еще два, три, четыре грамотных, здравых закона – и он, Поспелов, перестанет думать о баррикадах. И многие люди его типа тоже перестанут.

– Сменим тему, – сказал я. – Революцию обсудили – давай теперь о бабах.

– Нет, – решительно ответил он. – Бабы надоели. Лучше про революцию.

– Не хочу про революцию. Хочу про баб. Бабы главнее.

– Согласен. Революция – это всего лишь революция, а бабы, – Поспелов поднял вверх палец, – это...

– Помнишь Таню? – спросил я.

– Твоей жены подругу?

– Конечно.

– Мы с ней иногда видимся. Она приходит к жене красить волосы. Она тебя тоже помнит. Пятнадцать лет прошло – а помнит.

– Передавай привет, – деловито сказал друг. – Кстати, я б с ней увиделся.

– Лучше не надо. Она теперь вот такая, – я развел руки в стороны. – Диабет, целлюлит, двое детей, пьющий муж выбил зубы. Ищет денег вставить новые.

– Хо! – воскликнул Поспелов, отодвигая кофе. – Говорил же – лучше про революцию. А ты – бабы, бабы.

Десять дней все шло отлично. Беглец от коммерции подъелся на маминых куриных супчиках, пропитался провинциальным кислородом и даже написал рассказ, двенадцать лет как задуманный, в главной роли – воробей: на протяжении семи страниц он страдает в февральской Москве от холода, голода и кошек, а на восьмой странице находит замечательное окно, куда чья-то добрая рука ежедневно насыпает хлебного крошева; на окне решетка, рука принадлежит заключенному. Писал по два-три часа, в сумерках, потом шел гулять – но постепенно прогулки перестали радовать. Даже в самое людное вечернее время улицы казались полупустыми. Я стал непроизвольно оглядываться. Публики слишком мало, где она? Может, что-то случилось? Война, дефолт, атака террористов, инопланетное вторжение? Слишком бедный звуковой фон угнетал. По ночам мир пребывал в немоте – только прошепчет что-то листва, колеблемая ветром, пролает пес свою жалобу или пролетит машина, обдавая пространство шансоном, как водой из лужи.