Йормунганд
Шрифт:
Он не был таким знатоком, как Альфедр, и понял лишь, что руна сулит ему дорогу. Ничего нового.
В дверь тихонько постучали. Лодур не ответил и стук повторился.
— Хозяина здесь нет, — негромко сказал Лодур. — Лишь я.
В дверь заглянула девушка, светлые косы ее растрепались и лежали в беспорядке. Лицо опухло от слез. Черное шерстяное платье едва закрывало лодыжки и обтягивало грудь, придавая скорбному виду странную непристойность. Девушка сдвинув брови, глядела на него и не спешила назваться.
— Лодур, — сказал мужчина, — отец Йормунганда. А вы, госпожа?
— Элоди, дочь Эдегора, —
— Мне все об этом говорят, — Лодур не сдержал скупой улыбки, и Элоди уставилась на него приоткрыв рот.
— А вы хорошо его знали, сударыня?
— Не так хорошо, как хотела бы.
— Но все-таки лучше, чем я. У него были друзья?
Элоди в раздумье поднесла к губам пальчик.
— Цверг погиб вместе с ним, чему все мы рады. Гарриетт сгинул. Ммм, может быть та, — она поморщилась, — тварь в перьях.
— Тварь в перьях? — переспросил Лодур.
Элоди сделала неопределенный жест.
— Он ходил к потаскушке в городе, в течение нескольких лет. Она слабоумная и рядится в перья.
Она нехорошо усмехнулась, но тут же прикрыла рот рукой.
— Спасибо, сударыня, — сказал Лодур и протянул девушке руку. Элоди чопорно протянула свою. Ручка у нее оказалась холодная, с тонкими пальчиками и нервной голубоватой жилкой. Лодур подержал ее пару мгновений, быстро коснулся губами и отпустил. Элоди кивнула и все так же холодно произнесла:
— Вы уже закончили свои дела здесь? Я оставляла Йормуну… Йормунганду кое-что из своих вещей и теперь хочу забрать их. Слуги слишком быстро все разворовывают.
— Закончил, — Лодур еще раз поклонился и вышел. Он замер рядом с дверью, прислушиваясь. Вскоре задались всхлипывания и шум разбиваемых реторт. Истинная дочь князя, с грустью подумал он.
Раннвейг он встретил на верхней лестнице. Она посмотрела на его лиловый ирмунсульский плащ, но ничего не сказала. И вовсе не узнала его. Лодур на всякий случай поклонился.
— Айе! — сказал он низким приятным голосом, каким говорил с женщинами.
Раннвейг кивнула. В лице ее не было не кровинки и она тяжело опиралась на перила, рассеяно поглядывая вниз. Недалеко от Раннвейг стояла, переминаясь с ноги на ногу, дородная служанка, такая, что хребет коню перешибет.
— Я не видела вас на пиру, — услышал Лодур голос Раннвейг, как будто она была погружена в дремоту и на секунду открыла глаза.
— Я опоздал. Только что прибыл. Ужасное несчастье, — сказал он имея в виду разрушенную башню.
Раннвейг кивнула,
— Я догадывалась, — сказала она, — только не хотела верить. Бедные мои дети.
Лодур не понял ее фразы, но на всякий случай сделал скорбное лицо.
— Я потерял сына, — сказал он.
Раннвейг пожала плечами.
— Для мужчин это легко, — были и не были. — Мой муж всю ночь напролет заливал горе вином. А я не могла уснуть и все думала, думала. Как мало мы властны над судьбой, даже Богиня не может отвратить беды, будто ей потребны наши страдания.
Лодур взглянул на служанку, та ответила ему тяжелым безразличным взглядом.
— Йормун не верил в Богиню. Делал вид, что верит, но на самом деле нет. Поэтому его сердце оказалось таким черным, или что-то другое
Лодур постарался вникнуть в смысл ее монотонной речи, чтобы сказать хоть слово утешения, но, похоже, Раннвейг уже забыла о его присутствии и говорила сама с собой.
В городе жизнь шла своим чередом. Накрапывал дождь, холодный ветерок шевелил вывешенные ради праздника разноцветные флажки на улицах, волочил мусор по дороге. Лодур ехал на любимом боевом коне ирмунсульских кровей, что объездил когда-то во дворе своей второй жены — Ангаборды. Йормунганд, старший из его сыновей, умер. Лодур вспоминал его рыжие вихры и зеленые большие глаза, так похожие на его, и представлял, как принесет Ангаборде скорбную весть и как подожмет она тонкие губы. И во взгляде ее будет — ты виноват. Но, конечно, не ничего он ей не принесет, весть разлетится сама собой, а его бывшая жена его и на порог не пустит. Теперь у нее новая жизнь, новые дети. Те, что родила она от него, разлетелись, вобрав от него самую его суть, поделив ее на троих. Фенриру — сила и воля. В одиночку он смог пережить предательство ближайшего друга, бороться, уйти в изгнание и даже там оставаться опасным. Хель — амбиции, и она сделала больше чем отец, стала правительницей обширных земель, которыми правит твердой рукой. И лишь Йормунганд, унаследовавший ум и талант, сгинул в далеких землях, останки его развеет такой же холодный ветерок.
Лодур поднес руку к глазам. Их щипало, будто ветром надуло.
Староват я стал, думал он, пока конь медленно перебирал копытами, староват.
Высунувшись из-за угла дома, его проводила взглядом женщина укутанная в шарф из потускневших разноцветных перьев, маленький мальчик цеплялся за ее подол.
В далеком Гладсшейне хоронили младшего сына князя, любимца матери, надежду отца, хорошенького Бальдера. И после смерти его лицо оставалось свежим, а щеки пылали как розы. Горожане перешептывались, что по-хорошему, голову покойнику следовало отрубить, а тело сжечь. Но кто же посмеет сказать такое князю, который вне себя от горя?
Еще говорили, что погубил парня побратим князя, Лодур, что терпение князя лопнуло и он так этого не оставит. И только Фригга посмела встать в защиту полюбовника. А в том, что Лодур точно наставил рога Альфедру никто не сомневался. Уж очень мужчина из себя Лодур видный, рыжий, могучий. Альфедр рядом с ним старый и потрепанный, как его псы.
Хоронили Бальдера. Вынесли во двор, положили на ладью и понесли в поле, сложить вокруг курган.
Заморосил дождь. Человек в плаще чихнул и утре нос рукавом.
Он взглянул на плакальщиц, на Альфедра, у которого дрожали руки, и на притихшую, будто пришибленную, Фриггу. Он подумал, огорчился ли его отец, когда узнал о его смерти. Он не знал.
На ладью возвели молодую женщину, ей помог подняться один из воинов. Окружающие не видят, но Йормунганд знает, что ей свернут шею. Так надо, так правильно. Теперь она лежит, закинув руку на грудь Бальдера, словно спит рядом с мужем. Возможно, они не были даже случайными любовниками.
Теперь ладью можно засыпать, а потом завалить валунами. Обычное дело.