Йошкин дом
Шрифт:
— Тут Ципа была? — спрашивает она подозрительно.
— Была, — соглашается Оресто.
— А у меня тапки пропали! Красные! — объявляет Сомар великую новость. — Это, наверное, Ципа взяла!
«Давайте пройдем ко мне и кабинет», — приглашает Оресто студенток, и я понимаю, что и меня он теперь приглашает тоже. Пришел ответственный момент: будем их проверять. Большой надежды на эти проверки ни у меня, ни у Оресто нет, но мы не перестаем пытаться. Надо хотя бы минимально обновлять кадры, Оресто тоже не железный за всех пахать.
В кабинет я прихожу последней.
Добрый день, — здороваюсь я с Оресто. Оресто, не прерываясь, кивает. На остальных надежды нет. И вдруг слышу:
— Здравствуйте.
Оп—па, скажите пожалуйста, какая приятная неожиданность. Это кто же у нас такой глазастый? А, вот эта, плотная, сердитая, которая меньше всех охала. Сейчас она на меня невнимательно посмотрела (ну да, она—то пока не понимает, чему тут удивляться), поздоровалась и дальше сидит. Остальные не отреагировали. Тут все понятно. Студентка с длинными волосами экстатически записывает за Оресто его гениальные мысли, рыжая кивает головой, черная взмахивает роскошными ресницами (а самая красивая среди них все—таки она, а не эта плотная глазастая, бедный Оресто, не повезло ему, хотя это еще как посмотреть кому повезло). Последней студентки вообще не видно и не слышно, она притаилась, как мышка сидит. Ну и ладно. Одна есть — и замечательно. Одна — это в миллион раз лучше, чем ни одной.
Оресто заканчивает свою лекцию, отпускает усталых студенток (рыжая еще что—то дотошно выспрашивает) и уже у двери говорит:
Иоганна, вы не могли бы задержаться на пять минут?
Ага, ее зовут Иоганна. Ну что ж. Будем, значит, дружить.
Рыжая смотрит на Иоганну зверем. Остальные просто прощаются с Оресто, проходят сквозь меня и покидают кабинет. Мы остаемся втроем: я, Оресто и Иоганна. Иоганна глядит на нас, а мы глядим на нее. Надо что—то говорить, но я в таких случаях всегда теряюсь, поэтому предоставляю Оресто возможность сказать все самому. Он хорошо говорит, когда не выпендривается. Оресто открывает рот и тут в дверь стучат.
Да? — кричит Оресто недовольно. Кто там? В дверь кабинета просовывается голоса нашей секретарши Даны. Дана грудастая, близорукая и обидчивая. Она щурится в глубину кабинета и видит, что Оресто сидит вдвоем с незнакомой студеней, понимает, что помешала и обиженно говорит:
— Извини, Оресто, но там к тебе пришли.
— Кто еще пришел? — скрипит зубами Оресто, — потом нельзя?
— Нельзя, — еще более обиженным тоном говорит Дана, — там пришли родители Машеньки…
Упс. А не сбежать ли мне сейчас, по возможности быстро. Но Оресто хорошо меня знает, поэтому он рывком встает и загораживает дверь. Сквозь
— Сидеть, — командует он мне почти любовно. — Сидеть.
— Но, Оресто, — я пытаюсь торговаться, — ты же знаешь, что я…
— Ничего я не знаю, — Оресто непреклонен. — Ты большая девочка, а не глупое привидение. Куда ты вскочила? А ну садись. Разберемся.
А как же Иоганна? — хватаюсь я за последнюю надежду. — Мы же должны с ней поговорить.
А Иоганна посидит здесь во время визита наших гостей и все поймет, — заявляет Оресто, — вот мы все проблемы сразу и решим. Посидите, Иоганна?
Иоганна посидит. Оресто взглядом сдвигает ее вместе с креслом к книжному шкафу, ставит два удобных стула напротив своего стола и, ловким движением загнав меня в угол, пресекает мою последнюю попытку сбежать через окно. Этаж тут третий, но мне—то что.
— Дана, зови!
И в комнату входят мои родители. Я бы отдала сто лет своей бесконечной жизни за то, чтобы вместо них в комнату сейчас вошли Мендель и Риза, или Рая и Милая Ханна, или даже Сомар в обнимку с Ципой. Но в комнату входят мои родители. Они проходят в кабинет, здороваются с Оресто и Иоганной и садятся на приготовленные для них стулья. Папа немедленно находит меня взглядом и невесело улыбается. Мама смотрит на Оресто и с ходу плачет. Когда она плачет, в ее речи особенно заметен русский акцент.
— Доктор, я не знаю, зачем мы пришли, — плачет мама, — такое горе, доктор, мы после ее смерти никак оправиться не можем, доктор, уже столько лет прошло, а мы все не…
— Доктор, как она тут? — спрашивает папа.
— Я понимаю, вам очень тяжело, — отвечает Оресто, — и придвигает ей пачку бумажных носовых платков. — Похоронить дочь — такое горе. А если при этом дочь еще и умерла после тяжелой психической болезни, то тем бо… Нормально, — улыбается Оресто папе. — Помаленьку.
— Да мне—то что сделается, — бурчу я из своего угла. Хорош задавать идиотские вопро…
— Машенька, я тебя на хлеб и воду посажу, — привычно угрожает Оресто, и мы с папой улыбаемся. У нас вообще—то неплохие отношения; если бы он еще один приходил, было бы куда ни шло, хотя мне то в принципе, и он особо не нужен. Правда, Оресто убежден, что это не так. Ну, у Оресто вечно его странные лечебные идеи.
Папа встает и подходит ко мне — поговорить. Он не рассказывает мне про дом и сад, я этого не люблю. Но в прошлую пятницу по телевизору шел неплохой фильм, и мы все его тут смотрели, и папа тоже смотрел, у себя. Вот о фильме мы и говорим.
— Ты у меня умница, Машенька, — говорит папа на какую—то мою реплику, и мне это почему—то приятно, хотя я и понимаю, что по большому счету абсолютно неважно умница я или нет.
Мама тем временем рыдает у стола и Оресто старательно обсуждает с ней, насколько это тяжело — потерять ребенка. «Ребенку», когда его потеряли, было почти тридцать лет, но это детали. Мы с папой тем временем закончили про фильм и перешли на футбол. Ага, я и футбол смотрю, почему бы и нет. Мама мутным взглядом смотрит на папу, стоящего в углу, и нервничает: