Юдоль

Малицкий Сергей Вацлавович

— Вором, — со смешком буркнул Кай. — Хорошим вором. Не в смысле воровской доблести, такой и не бывает, наверное, а по делу.

— Зря не воровал? — спросила Каттими.

— Только ради улучшения сноровки, — ответил охотник и поднялся. — Надо идти, до Хурная далеко.

— Может быть, поищем лошадей? — спросила Каттими.

— Нет, — Кай выудил из кошеля большую медную монету, — купим места на подводе.

Они оказались в Хурнае через неделю. На приморском тракте, где обозов было не так много, как в былые времена, выяснилось, что охотников желает заполучить на подводу всякий, и платить не пришлось, так что выбрали тот обоз, где можно было получить раз в день порцию наваристого супа. Вместо оплаты спутникам пришлось несколько дней выслушивать стенания возчика, что прежняя нечисть в окрестностях городов и сел вроде бы притихла, зато появилась новая, разгадать которую никто не может. Раньше хоть

косточки от несчастных, попавших на зуб к Пагубе, оставались, а теперь ни косточек, ничего, а только одни рассказы, мол, видели такого и сякого, приделался, еле ноги унесли. А еще говорят, что скоро придет новая Пагуба, хлеще прежней, и навалится на города так, пока не сравняет их с холмами и оврагами, потому что все Пагубы от тати идут, а тати только и мечтают о том, чтобы каждого второго человека порезать на куски и съесть, а каждого первого просто убить. Ради потехи. Слушать было тяжело, Кай уже шептал молчаливой девчонке, что это обозные должны приплачивать охотникам или хотя бы паклю для ушей выдавать, но близ города клана Руки серебряную монету хозяину обоза все-таки оставил. Порция супа оказалась нелишней, в придорожных трактирах еды было негусто, а та, что имелась, сама готова была броситься на путников да выгрызть кошельки с их поясов. Да и хозяин обоза в последние лиги почти с надеждой оглядывал придорожные кусты, думал уже, наверное, что зря взял охотников попутчиками, — суп хлебали, лошадей томили, а пользы не принесли. Хоть бы одна тварь бросилась под их мечи.

В деревеньке на окраине Хурная Кай нашел селянина с подводой, который за мелкую монету с радостью согласился доставить двух странников, обвешанных оружием, на другую сторону города, к речной пристани, да не через столбы мытарей, а в объезд, по солончаковым холмам. Когда из-за увалов показалась гладь Хапы, Каттими прослезилась, да и Кай почувствовал, как защемило у него в груди, но не с той стороны, где побывала стрела туварсинского варщика клея, а левее. У пристани спутники наняли рыбацкую плоскодонку, которая спустила их к хурнайскому порту, высадив в затоне у маяка. Когда, бормоча благодарности за плату, рыбак отчалил от подгнивших мостков и переходов, Кай подхватил меха с водой и повел Каттими уже знакомой тропкой к укрытию, когда-то выручившему и Кая, и тех его близких, о судьбе которых он все чаще задумывался. Об одном думать не получалось в последние дни — о сказке, рассказанной Неку. Всякий раз, когда Кай пытался думать об этом, когда вспоминал сон с двенадцатью престолами, перед глазами вставала окраинная зенская улица и поющая девочка напротив дома, в котором он успел почувствовать вкус счастья. Эта девочка, которая оказалась в сказке Неку главной героиней, как раз и оборвала счастье Кая. Накликала беду. Обрекла ту, чье лицо стало понемногу сливаться в голове Кая с лицом Каттими, на гибель. Что ж получалось? Однажды та же самая поющая девочка накликала беду на двенадцать великих колдунов, на богов? Но если ее, и в самом деле кто-то убил из двенадцати, тогда все, что она делала потом с ними, со всем Теканом — это только месть? Но разве может мстить мертвый?

Голова раскалывалась даже от попыток соотнести одно с другим. К тому же какая-то муть поднималась внутри, тошнота не отступала, да и в глазах Каттими то и дело чудились слезы. Не улыбнулась она, во всяком случае, за последнюю неделю ни разу. Неужели и в самом деле что-то случилось с ним? Но что бы с ним ни случилось, разве может мстить мертвый?

Каттими остановилась, обернулась к Каю и спросила его:

— И все-таки, кто бы ее ни убил, почему она до сих пор бродит по дорогам Текана?

— Неку сказал, что она великая, — пожал плечами, насколько это позволяли меха с водой, мешки и пика с ружьем, Кай. — Значит, великие и умирают по-своему, не как обычные люди. Или умирают ненадолго. Или вовсе не умирают.

— Знаешь, — Каттими задумалась, — мне показалось, что этот купец…

— Неку, — поправил ее Кай.

— Наверное, — неуверенно кивнула девчонка, — или, как ты говоришь, пепел этого Неку… Он боялся смерти. Он храбрился, но он боялся смерти. И он что-то хотел сказать нам. Точнее, не так. Он сказал. Рассказал нам вот эту сказку. Зачем?

— Чтобы мы услышали, — снова попытался пожать плечами Кай. — Зачем ему это было надо? Может быть, он хотел, чтобы сын двух участников той истории что-то знал? Или он готовил меня… нас к чему-то? Не знаю.

— Надо бы обдумать все это, — пробормотала Каттими и вдруг забеспокоилась:. — А куда мы идем? Я, честно говоря, рассчитывала на тихую окраинную гостиницу.

— Посмотрим, — с тревогой огляделся Кай. — Посмотрим насчет гостиницы. А пока выходи-ка вон к тем камням. Раньше моя гостиница располагалась как раз там.

Последний раз Кай заглядывал в укрытие среди камней хурнайского порта уже с год назад. Два года назад похоронил старика, который поддерживал в порядке старое убежище приемного

отца Кая, а год назад наведался, чтобы потайное место вовсе превратить в тайное. Поправил печь, устроил новый дымоход, вывел его за торчащую над укрытием скалу. Смоленые доски, перекрывающие укрытие, сверху залил варом, засыпал песком, завалил мелким камнем, прикрыл мхом. У скрытого среди камней люка воткнул несколько неприхотливых кустов. У выхода к воде нагромоздил валунов, ни дать ни взять — мертвая неприветливая скала, корабль через камни к утесу не пристанет, а лодке с рыбаками у пенящегося бурунами камня вовсе делать нечего — пока выберешься наверх, ноги переломаешь. Не то что Кай собирался возвращаться в Хурнай или тем более прятаться в Хурнае от кого бы то ни было, уходил он из города награжденный и с ярлыком, с щедрой платой, полученной за избавление окрестностей города от нечисти, но свербело что-то в груди. Так что когда среди разросшихся кустов он и сам с трудом обнаружил скрытый лаз, спустился в темноту, а затем подал руку бормотавшей что-то раздраженное Каттими, то по ее же восхищенному возгласу понял, что старался не зря. Когда же Кай отыскал лампу, осветил комнатки, лежаки, утварь и немудрящую мебель, а потом открыл дверцу, ведущую к плеску волн, Каттими уже не сомневалась — остаемся здесь. Не прошло и пяти минут, как в печурке затрепетали языки огня, а намоченная в морской воде тряпка была отобрана у Кая с категоричным «я сама». Через час, когда закипел ягодный отвар и перетомилась в глиняном горшке выловленная Каем пара морских сомиков, над хурнайским портом опустились сумерки.

— А ведь здесь даже можно и перезимовать! — убежденно заявила Каттими.

— Вряд ли, — не согласился Кай. — Думаю, что в Хурнае мы надолго не задержимся.

— Но зачем-то мы все-таки здесь оказались? — спросила Каттими.

— Нужно поговорить с Ашу, — напомнил Кай. — И сделать это тайно.

— Ты думаешь пробраться во дворец? — сдвинула брови девчонка.

— Нет, — задумался Кай. — Ни в коем случае. Я вызову его на рыночную площадь. Там есть харчевня, в паре сотен шагов от старого маяка. Столы и лавки под навесами. Думаю, что их еще не убрали. Конечно, это не место для вельможи, но Ашу никогда не чурался бродить по городу в простой одежде.

— А что буду делать я? — поинтересовалась Каттими. — Ты возьмешь меня с собой?

— Возьму, — кивнул Кай и посмотрел на сундук с одеждой. — Правда, тебе придется переодеться, и идти ты будешь позади меня в полусотне шагов.

— Ты меня стыдишься? — сузила взгляд девчонка.

— Надеюсь на тебя, — ответил Кай. — Ты должна будешь видеть то, что не увижу я. Может быть, охранять меня. Но оружие тебе придется оставить здесь.

— И ножи? — вытаращила глаза Каттими.

— Ножи можешь оставить, — разрешил Кай. — А теперь спать. Спать! — повторил он уже сам себе, заметив заинтересованный взгляд Каттими.

Уснуть сразу конечно же не удалось. Уже за полночь, когда Каттими утихла, засопела на плече Кая, он попытался уложить в голове все, о чем пытался думать последние дни. Попытался рассортировать так опрометчиво и скоро накопленных врагов. Имена путались в голове, в конце концов Кай решил поделить их так, как делил всех, кого нужно было делить, его приемный отец. Потом, говорил слепой Курант, всякий может удивить тебя, но на первый раз всякого отличай по роже. Вряд ли ошибешься. Тати — они и есть тати. Что рукастые кусатара, что тонкие лами, что коротышки-древолазы малла, что людоеды-палхи, что даже великаны мейкки — одна нечисть. Между собой они могут быть и друзьями, и недругами, а против тебя всегда встанут кучей. Так и люди, так и прочая тварь. Дели по кланам, по деревням, по одежде, по оружию, по тому, с кем дружбу водят. Это не значит, что, кого ни увидишь, сквозь сито пропускать следует, но прицел такой держать надо.

Что же выходит? В лесу, на холме на полпути к Кете было много тати. Но не только тати. С ордой был странный колдун-шаман Аиш, что унес рог. Получается, что с нею же был и Такшан? Туда же кладем и стражников приделанных, и тех, кому, скорее всего, вез одурманенных девок торговец-полукровка. Тогда уж тати не сами по себе, а под рукой приделанных. Приделанные под кем? Если та крылатая колдовская мерзость на крыше действительно ловчий Пустоты Пангариджа, тогда выходит, что и все прочие служат ему — и Такшан со своими стражниками, и адресат девок — Анниджази с подручным Харшем, и Аиш с рогом, и тати, которых он вел. И тот, кто ходит по деревням и приделывает. И убитый в Туварсе Шехур. И второй адресат Истарка, с дома которого, скорее всего, навалилась на Ак лихорадка. И сам Истарк. Ездит из города в город, нанимает охрану из головорезов, не боится их, стреляет из плохого ружья так, как Каю и не снилось. Не старший ли он над всей этой сворой. Значит, он тоже ловчий Пустоты? Чего они все хотят от Кая? Там, под Кетой, они скорее прощупывали его, чем пытались убить. Захотели бы убить, убили бы. Вряд ли и Васа выручила бы, и Каттими, и торговцы. Но потом они нацелились на Каттими. Почему? В чем секрет?